Когда автомобиль влился в поток машин на улице, Хок бросил ей на колени ее шаль.
— Куда мы едем?
— К твоему любимому мужчине.
Энджел подняла глаза, ожидая продолжения.
— Как я и думал, — ехидно продолжил Хок, — женщины вроде тебя влюбляются так часто, что различают своих партнеров только по записям.
— Не понимаю, о чем идет речь, — холодно сказала Энджел, — да ты, видимо, и сам не понимаешь. Тебе ничего не известно обо мне, и это находит подтверждение всякий раз, когда ты открываешь рот.
Губы Хока искривило некое подобие улыбки.
— Мне известно лишь то, что этим летом я собираюсь сделать Дерри большое одолжение.
— Покупка Игл-Хед не одолжение, мистер Хок. Это весьма выгодная сделка.
Хок видел сидящую рядом сдержанную, холодную женщину и вспоминал, как там, в баре, она прижалась к его телу, когда он держал ее в объятиях. Чистый летний запах ее волос возбуждал его чувства.
«Почему, черт побери, она выглядит такой отстраненной, нетронутой? Она же пустая и лживая, как все женщины!»
Рано или поздно она будет принадлежать ему, решил он. С каким удовольствием он сорвет тогда ее лживую маску!
«Я постараюсь, чтобы Дерри понял, что его милая Энджел вовсе не ангел. Дерри слишком молод, чтобы разобраться в женщине такого рода, и будет страдать так же, как когда-то страдал я. Но в отличие от меня Дерри мягок и не переживет этих страданий».
В себе Хок не чувствовал никакой мягкости. Он познал женскую сущность с той ночи, когда ему минуло восемнадцать: женщины способны лишь брать, брать и брать, предоставляя взамен лишь временную власть над их телом.
С тех пор Хок тоже стал брать. Как только Энджел поймет, что он видит ее насквозь, они прекрасно станут проводить время, используя друг друга к обоюдному удовольствию.
Энджел смотрела в окно автомобиля, но перед ее глазами стоял Хок, каким она впервые увидела его в полутемном баре, — одинокий, отстраненный, неукротимый. Если бы за те несколько мгновений она не почувствовала в нем нежности, то сочла бы его человеком жестоким и стала бы избегать его, но те нежные прикосновения лишь странным образом подтвердили ее первое впечатление о его одиночестве.
Энджел знала, что одиночество может сделать человека и жестоким, и, напротив, способным к сочувствию, для последнего, однако, требуется больше времени. Сначала самому надо исцелиться.
Когда-то Энджел набросилась на Дерри, упрекая его в том, что он вытащил ее из покореженного автомобиля и заставил жить, когда остальные погибли. Дерри был поражен до глубины души. Он даже заплакал тогда, и Энджел обняла его, ненавидя себя за то, что причинила ему боль, ненавидя себя за то, что осталась в живых, ненавидя все и всех, кроме Дерри. Он был так же одинок, как она, только он не был жестоким.
Понимание этого стало решающим, когда Энджел медленно освобождалась от отчаяния и ужаса. Она даже поблагодарила Дерри за то, что он спас ее из-под обломков прошлого, когда ощутила себя пусть и в неопределенном, но настоящем.
«Что может изменить Хока? — гадала Энджел. — При его силе и холодности только что-то могущественное способно проникнуть сквозь жесткую оболочку, его окружавшую. Может быть, Хок, подобно ястребу, предпочитает пустынную ледяную высоту неба проявлениям человеческого? Но ведь мог же он быть на мгновение таким близким, таким теплым!»
Автомобиль резко свернул к Ванкуверской гавани. Энджел покачнулась, схватилась рукой за спинку сиденья и огляделась. Над пристанью висела яркая табличка «Такси на острова», тут же на поверхности воды покачивался маленький гидросамолет.
Энджел быстро повернулась к Хоку и наткнулась на взгляд холодных карих глаз.
Только теперь Энджел заметила на лице Хока усы — тонкую черную полоску над сжатыми губами. Она не видела их раньше, отвлекаясь на суровые темные глаза.
— Хок… Мистер Хокинс….
— Хок, — поправил он, следя за ее реакцией. — Называй меня Хоком, ангелочек. Это поможет нам обоим помнить, кто мы есть на самом деле.
— Что это значит?
— Что я ястреб, а ты ангел. — Короткий смешок Хока был лишен и тепла, и веселья. — По крайней мере это верно наполовину. Один из нас действительно таков.
— Мы летим на остров Ванкувер? — спросила Энджел, раздраженная загадочными намеками.
— Неужели ангелы боятся летать?
— Не больше, чем ястребы!
Энджел нахмурилась. Хок подвергал испытанию ее выдержку. Чтобы немного успокоиться, она глубоко вздохнула — раз, другой.
— Моя машина стоит около выставочного зала. Я рассчитывала добраться до Дерри на пароме.
Хок достал из кармана записную книжку в кожаной обложке и золотую ручку:
— Запиши адрес галереи, номер и марку машины. Завтра тебе ее доставят.
Энджел помедлила, затем подчинилась.
Ручка казалась горячей на ощупь, излучая тепло рук сидящего рядом мужчины. Энджел торопливо, будто опасаясь, что металл ручки обожжет ей кожу, стала записывать требуемые сведения.
Хок взял ключи от машины, которые она достала из сумочки, книжку и ручку. Пальцы его мимолетно погладили гладкую золотую поверхность.
Хок, наверное, тоже впитывает тепло ее руки, подумала Энджел, и сердце у нее забилось.
Хок поймал чувственное выражение глаз Энджел и криво усмехнулся, убирая ручку в карман. Звук вырываемой из блокнота бумаги показался Энджел слишком резким. Хок протянул шоферу бумажку и ключи от ее машины.
— Когда… когда Дерри сломал ногу? — спросила Энджел, ненавидя свой прерывающийся голос, но не в состоянии совладать с ним.
— Два дня назад. Я ничего не знал об этом, пока его не выписали из хирургического отделения больницы.
— Больницы? — Энджел мгновенно забыла обо всем, включая и свое отношение к Хоку. — Но ты сказал, что он просто сломал ногу.
Хок увидел, как в глазах Энджел вновь появился страх.
«Чертовски талантливая актриса, — подумал он одобрительно. — С легкостью контролирует свое тело. Впрочем, хорошая актриса всегда верит в роль, которую играет. И с легкостью вживается в новый образ. Красивые пустые существа, живущие во лжи».
Было время, когда он верил ласковым словам, и нежным поцелуям, но потом научился видеть пустоту за пылкими проявлениями чувств.
— Если говорить точно, Дерри сломал лодыжку, — коротко ответил Хок. — Хирурги лишь сделали вытяжение, чтобы кости лучше срослись.
— Боже мой, — проговорила Энджел, борясь с подступающей к горлу тошнотой. — Я должна была быть рядом с ним. Очнуться после наркоза в одиночестве, испытывая боль, когда рядом нет никого, кто бы мог коснуться тебя, успокоить…
Карие глаза Хока сузились, оглядывая лицо Энджел. Он знал, каково очнуться в больнице, чувствуя боль во всем теле и не зная, где ты находишься. Он знал, как тяжело бывает, пока вернувшаяся память не напомнит тебе о случившемся. Но его удивило, что Энджел, по-видимому, тоже знала об этом.
