— Сказал же вам, леди. Эти важные дамы никогда не слушают. Не присылайте нам потом счет, леди. Эй! Слышите меня?
Сильвия скользнула мимо, проигнорировав рабочих. Они были ничто, тупые и раздражающие механизмы. Персоналу журнала «Высокая мода» предстоял тяжелый день.
Сильвия возненавидела эту часть утра с того дня, когда было объявлено о планах переделать это уродливое кирпичное здание, двенадцать этажей которого возвышались на пересечении Первой авеню и Пятьдесят девятой улицы, в кооператив. Когда она въехала сюда в конце пятидесятых, единственным названием этого здания был его адрес: номер 400 по Восточной пятьдесят девятой улице. Этого было вполне достаточно для королей и королев мод, которые считали за честь приглашение в ее квартиру. Этого было достаточно для нью-йоркских такси. И вот теперь новая медная табличка, прикрученная у двери к очищенной пескоструйным аппаратом кирпичной стене, провозглашала: «Мост Саттон». «Мост», надо же! Большая часть здания не столько была обращена на не слишком красивый мост Пятьдесят девятой улицы, сколько присела под него.
Тем не менее это был хороший адрес, как раз на северной стороне привилегированной Саттон-плейс. Тридцать лет назад ей очень нужен был этот адрес, тогда, когда она еще не стала знаменитой мисс Хэррингтон, тогда, когда она хотела иметь статус, а не создавать его. В те годы, когда Сильвия Хэррингтон вселилась сюда «почти навсегда», это была «почти Саттон-плейс».
— Кооператив, дерьмо! — пробормотала себе под нос Сильвия.
Швейцар-иранец без всякого энтузиазма открыл для нее дверь. Снаружи серенада автомобильных гудков подтвердила, что в Нью-Йорке наступил очередной понедельник.
Она не собиралась платить четыреста тысяч долларов, запрошенные за квартиру, которая уже больше двадцати пяти лет была ее домом, особенно учитывая, что квартплата была стабильной и составляла всего четыреста пятьдесят долларов в месяц. Агент по продаже, маленькая блондинка, без сомнения, нарядившаяся в свой лучший костюм для визита к Сильвии, казалось, была удивлена ее реакцией на запрошенную цену.
— Я попробую поговорить с владельцами, — неуверенно сказала обеспокоенная женщина. Она говорила жильцам, что одним из самых известных обитателей дома является сама Сильвия Хэррингтон из журнала «Высокая мода».
— Скажите им, чтобы убирались к дьяволу! — прорычала Сильвия, так и не сняв цепочки с чуть приоткрытой двери.
— Я уверена…
Дверь захлопнулась перед лицом агента. А она была так уверена, что богатая и знаменитая мисс Хэррингтон с радостью заплатит четыреста тысяч долларов, чтобы стать владелицей своих драгоценных апартаментов. Она была так уверена, что имя Хэррингтон станет одним из главных орудий при представлении дома «Мост Саттон» на рынке недвижимости.
— В конце концов, она пока живет здесь. Я просто стану говорить, что она живет здесь, вместо того… что она купила квартиру.
Успокоившись, агент вернула на место обаятельную улыбку и нажала кнопку звонка следующей квартиры. А мисс Хэррингтон она займется, когда продаст все остальные квартиры.
— Глупая сучка, — помянула ее Сильвия, выходя из здания.
Мгновение она помедлила. Во-первых, с ее стороны будет сумасшествием упустить контролируемую квартирную плату. Такая же сдаваемая внаем квартира по соседству будет стоить не меньше двух тысяч долларов в месяц. А во-вторых, у нее нет четырехсот тысяч долларов. Известная? Определенно. Богатая? Нет. Ее зарплата, секрет, известный только ей, издателю и бухгалтеру, роль которого исполнял компьютер, равнялась всего семидесяти пяти тысячам в год. Редакторы спортивных журналов с гораздо меньшим тиражом, чем «Высокая мода», получали вдвое больше. Поговаривали, что Беверли Боксард имеет четверть миллиона плюс проценты с акций. Трудность состояла в том, что Сильвия обладала полной властью над журналом за исключением власти поднять себе зарплату. Чтобы сделать это, ей пришлось бы испросить согласия Ричарда Баркли, издателя, а она никогда ни в чем не спрашивала согласия Дики.
Семьдесят пять тысяч долларов! С одинокого человека, не пользующегося никакими уловками, государство сдирает пятьдесят процентов. С другой стороны, Сильвия никогда по-настоящему не нуждалась в деньгах. Казалось, все в ее жизни доставалось ей бесплатно. Тайные подарки в виде одежды. Мебель. Даже произведения искусства. Большая часть всего этого давалась ей людьми, которые хотели начать влиять или сохранять влияние на Сильвию Хэррингтон. Для путешествий компания всегда обеспечивала ее билетами первого класса, а у края тротуара всегда ждал лимузин. В конце концов, сидеть за рулем недостойно редактора журнала «Высокая мода». Да, роскошь была. А четырехсот тысяч долларов не было. И никогда не будет. Самодовольная и ограниченная девчонка-агент из офиса управляющего и не подозревала, что на самом деле может в числе очень немногих людей на свете заставить Сильвию Хэррингтон содрогнуться от страха.
«Может, попробовать заключить сделку, — внезапно подумала Сильвия. — Может, сказать им, что я хочу подумать, очень хорошо подумать об использовании своего имени. Уверена, они уже выжали почти все из репутации Хэррингтон. Надо будет об этом поразмыслить».
Сэнди, водитель «Высокой моды», стоял подле сверкающего «кадиллака», на сияющей поверхности которого не было и намека на грязь, несмотря на слякоть серого январского дня. Из-за каприза природы снег, к отчаянию водителей города, подтаял. Сэнди был рад, что гараж находился всего в двух кварталах. Подходя к краю тротуара, Сильвия кашлянула, предупреждая. Одним привычным движением Сэнди открыл заднюю дверцу, а затем закрыл ее. Металл глухо и уверенно стукнулся о металл. Сильвия уселась точно посередине сиденья.
— Доброе утро, мисс Хэррингтон. — Сэнди даже не потрудился подольститься. После двадцати лет повторения этого ритуала между мужчиной на переднем сиденье и женщиной на заднем не осталось никакой недосказанной правды. — Необычный день.
— Когда же успело потеплеть?
— Фронт прошел около полуночи.
— Так весь снег растает.
Январская оттепель всегда была временем депрессии для жителей Нью-Йорка. В то время как жители северо-востока радовались дуновению тепла, январская оттепель создавала отвратительную грязь на загаженном домашними питомцами Манхэттене. Неделями скапливавшиеся экскременты приводили в негодность одежду и обувь, вызывая злость и отвращение в их владельцах.
— Надо было надеть ботинки.
На Сильвию снова навалились эмоции, которые она не могла контролировать.
Она откинулась на красные бархатные подушки. Внутри автомобиля было побрызгано «Опиумом» Сен-Лорана — никаких освежителей воздуха из обычного магазина, это не для «Высокой моды». В хрустальных вазочках, прикрепленных к дверцам, стояло по одной темно-розовой розе и маленькой веточке папоротника. Огромный автомобиль бесшумно двигался по улицам, и в его баре звонко побрякивали хрустальные графины и бокалы. Под ногами Сильвии стала собираться лужица жидкой грязи, постепенно впитываясь в толстое ковровое покрытие. Всего десять футов от двери до автомобиля, и тонкие итальянские кожаные туфли погибли. Их уже больше нельзя будет надеть. Да, надо было выбрать ботинки.
Длинный автомобиль обогнул квартал и направился к Парк-авеню.
Это здание всегда поражало Марселлу Тодд. В таком городе, как Нью-Йорк, где могущественные и знаменитые люди обращались со своими офисами, как с обычными джинсами, двенадцатиэтажное здание из красного кирпича в самом сердце района одежды на Седьмой авеню казалось и вовсе не приметным. Однако старое здание, окна которого закрывали ставни, имело свой статус. Внутри, за грязными стенами, находились демонстрационные залы лучших и наиболее преуспевающих американских модельеров.
Марселла часто размышляла о странности этого здания. Маленький вестибюль со стенами, побитыми кронштейнами с одеждой, вел в несколько самых дорогих в мире залов для показа мод. Поскрипывающие лифты, чьи латунные решетки потускнели от времени, останавливались на этажах, которые отделывались десятки раз — с каждым разом все дороже, — до тех пор пока стоимость мебели, ковров, тиковых или ореховых панелей и оборудования на любом из двенадцати этажей, казалось, не превысила стоимости самого здания. Для индустрии, которая постоянно предлагала новые идеи, дающие мгновенный статус, это здание было символом корпоративного статуса. Здесь находились только те модельеры, которые создали это здание и сделали его значительным. Большинство из них постепенно захватили это место, занимая пространство, освобождаемое теми, чьи мечты о славе потерпели крах в сражении с налогами или, что еще хуже, — чьи мечты не вдохновили публику. Они провалились. А для неудачников в этом мрачном кирпичном здании на Седьмой авеню места не было.
