Едва она успела забиться поглубже и с головой укутаться брошенным Пашей одеялом, в купе появился Петя. Он перекинул Паше колоду карт, тот ловко поймал ее и быстро перетасовал.
— Жаль, ты так рано смылся! — попенял приятелю Петя. — Без тебя вся игра развалилась. Классно ты в преф играешь!
— Ну и? Продулся в дым? — Паша, как ни в чем не бывало, раскладывал перед собой карты.
— Да нет, не успел. Вожатый разогнал. Отбой, говорит. Это в десять-то часов, детское время! А ты чем занимаешься?
— Гадаю. А остальные где?
— Курить пошли в тамбур. А мне куда деваться? Я-то не курю. Нет, все, с меня хватит. Доберемся до места, два дня поживу и сорвусь на фиг. Мне такой жизни не надо.
— Да? Неужели в лагере для тебя нет совсем ничего привлекательного?
— В «Колокольчике» — нет. Зона вперемешку с больницей и детским садом. Лагерь — он и есть лагерь! Скажешь, не так?
— Ну, я бы не был столь категоричен. В любой ситуации есть свои плюсы и минусы.
— Не вижу я никаких плюсов, — упрямо мотнул головой Петя.
— А возможность отдохнуть от предков? А девчонки? Ты видел, какими глазами они тебя на вокзале пожирали?
— И что вы все ко мне пристали с этими девчонками! Они мне не нужны!
Петя раздраженно пихнул кулаком тощую подушку и отвернулся. И этот, Пашка, туда же! А ведь казался приличным парнем. И почему это всем не терпится его посватать? Сговорились они все, что ли? Ну не нравятся ему эти девчонки, и все тут! Вешаются на шею, проходу не дают. Записками на уроках закидывают, а уж как телефонными звонками обложили — ни в какой Интернет не прорвешься! И все из-за того, что природа наградила его смазливой физиономией. Пушистые ресницы, васильковые глазки, пухлые губки. И эта идиотская родинка над верхней губой! Словно там, где отцовские гены смешивались с материнскими, кто-то решил как следует приколоться над ним, вот и приделали к нормальному туловищу голову слащавого кудрявого ангелочка. Какая-нибудь девчонка была бы рада всему этому антуражу до безумия, а ему на фиг не надо. Другие пацаны чего только не делали, чтобы привлечь к себе девчачье внимание: уши себе прокалывали, носы, пупки, — а он даже и этого не мог себе позволить! Пирсинг при такой внешности был ему категорически противопоказан, он это понял, сделав одну-единственную дырку в левом ухе и продев туда серьгу. Девчонки начали бросаться на него даже на улице и ни с того ни с сего подсаживались в метро, залезая чуть ли не на колени. Вечером после первой же прогулки со злосчастной серьгой он выгреб из карманов целую гору вкусно пахнущих записочек с номерами телефонов, факсов и адресами электронной почты… Тут и понял — все, никаких фенек, колечек, тату и прочих прибамбасов. Это не для него. Иначе девчачье племя разорвет его в клочья на сувениры, растащит по своим косметичкам и альбомчикам.
Как часто, стоя перед зеркалом, он мечтал выглядеть мужественно и неприступно! Как не хватало ему перебитого носа, например, или седой пряди в волосах, или свернутой челюсти, или же, на худой конец, шрама над бровью… Чего он только не делал, чтобы компенсировать «недостатки» внешности — и налысо брился, и волосы отращивал, и стягивал в хвостик, и очки пытался носить, вначале с плоскими стеклышками, потом — с большими темными. Но каким бы он ни был — лысым, лохматым, в очках или без них, — девчонки в один голос твердили, что он «еще больше лапочка». И тогда он нацепил на физиономию угрюмую маску, ходил, вечно уставившись под ноги, отшивал девчонок грубостями, усиленно занимался спортом и качался, в последние полгода в составе сборной выиграл чемпионат района по футболу и оброс хорошими крепкими мускулами. Но эти дуры ничего не хотели понимать! Чем дальше, тем больше они вешались на него, не давая жить нормальной жизнью. Он так мечтал хотя бы на лето уехать от них куда-нибудь подальше. Туда, где не будет этого сумасшедшего, бесцеремонного, раскрашенного, пахучего, хихикающего, волнующего племени! Где они не достанут его, где он не увидит их блестящих глаз, смеющихся ртов, длинных ног, выпуклостей под майками…
А вместо этого его послали в этот лагерь. В самые лапы этого глазасто-губасто-рукастого чудовища!
И единственный человек, который показался ему приличным, и тот туда же, с этими идиотскими вопросами.
— Ну ты даешь! — никак не мог успокоиться Паша. — С такими данными — и затворник! Да ты бы какую хочешь девчонку мог окрутить! Мы бы их всех в одну очередь выстроили, номерки бы на руках написали, и ты бы мог два года каждый день гулять с новой.
— Больше, — усмехнулся Петя. — Лет десять, не меньше.
— Да ты что! — ахнул Паша. — А вообще-то… — Он принялся внимательно изучать разложенные перед ним карты. — Даже гадать не надо, и так ясно, что в этом плане перспективы у тебя просто обалденные.
— Вот именно этого-то я и не хочу, — вздохнул Петя. — Понимаешь? Думаешь, легко, когда вся эта очередь охотится за тобой? Ты уже не человек, а первый приз, подарок для чемпионки.
— Так ты что же, принципиальный женоненавистник?
— Пока нет, но все к тому идет.
— А если подумать? Неужели не найдется такая, которая бы тебе понравилась? Ну, хотя бы просто так, абстрактно?
— Абстрактно? То есть в идеале, значит? Хорошо, скажу. Но только ты учти, что таких в принципе не бывает! По крайней мере, я еще не встречал.
— Ладно, проехали, гони дальше.
— Ну, во-первых, надо, чтобы она не красилась. Терпеть не могу, когда с лица штукатурка сыплется! — Петя загнул первый палец.
— Это я согласен. Я тоже не люблю помаду слизывать, когда целуюсь, — авторитетно заявил Паша.
— Во-вторых, чтоб не курила! — подумав, изрек Петя и загнул второй палец.
— Согласен! С курящей целоваться — себя не уважать. Знаешь, как говорили древние? «Поцеловать курящую женщину — все равно что облизать пепельницу».
— Так это древние говорили? — усомнился Петя. — Ну, ладно, хорошо. В-третьих, чтобы пила поменьше. Я про алкоголь.
— И это в точку! — горячо поддержал Паша. — С пьющей целоваться — последнее дело! Все равно что… что…
— Что вылизать чужую бутылку, — нетерпеливо подсказал Петя. — Да что ты все — целоваться, целоваться! Как будто это самое главное!
— Конечно, главное! Хотя тебе пока рано про это знать, ты у нас не дорос еще… — попытался пошутить Паша, за что тут же был удостоен крепкого подзатыльника. — Ну ладно, это я так просто! Говори дальше.
— Записываешь? Зачем это еще? Ну, ладно, дело твое. На чем мы там остановились?
— В-четвертых, — напомнил Паша.
— Хорошо, в-четвертых. Чтоб не врала. Ненавижу, когда врут! — Петя зажал безымянный палец.
