— Томас, ты действительно хочешь, чтобы у твоего ребенка мать была определенного сорта?
— Какого сорта?
Энджи округлила глаза.
— Того сорта, что берут деньги за определенные услуги.
— Я не имел в виду проститутку.
— Неужели?
Что-то в ее тоне, а может, во вздернутых бровях, расстроило его.
— Есть идеи получше? Женщины не выстраиваются в очередь для зачатия моего ребенка.
— Да посмотри на себя! — Она сузила глаза. — Женщины любят красивых одиноких ковбоев.
— Глупости!
Она нетерпеливо цокнула языком.
— Как-нибудь слетай в город, увидишь, женщины всех возрастов будут оборачиваться тебе вслед. Ты же женская фантазия во плоти.
Фантазия? Но ему-то нужна живая женщина.
— Назови мне хоть одну, — сухо отрезал он, — которая бы захотела от меня ребенка.
Она медленно приблизилась к его лицу.
— Я.
В воздухе повисло тягостное молчание. Она ненормальная?
Определенно.
Иначе быть не могло. Энджи хихикнула.
— Одна претендентка у тебя есть, верно?
Ее сердце сильно билось, кожа горела. Пылкое признание готовилось сорваться с языка.
Томас, я люблю тебя всю свою жизнь. И с тех пор как мне исполнилось тринадцать, я хочу выйти за тебя замуж. А в четырнадцать я уже дала имя нашим будущим детям — троим мальчикам с твоими голубыми глазами.
Впрочем, пусть прошлое останется прошлым. Она пришла сюда спасти свою дружбу.
— Зачем тебе это?
Только бы не рассмеяться, лихорадочно думала девушка.
— Сама не знаю. — Девушка помолчала. — Неужели моя идея настолько плоха?
Энджи чувствовала на себе его изучающий взгляд. Обдумывает, прикидывает? Он и она, кожа к коже, занимаются тем, что требуется для создания детей. Ее сердце подпрыгнуло, к горлу подкатил комок.
— Ты не можешь говорить серьезно, — медленно начал он, — не можешь, и все.
Как ты заблуждаешься, усмехнулась про себя Энджи. Я фантазировала о том, как это будет, с самой первой встречи.
— Вообще-то я думала, — она растягивала слова, — о занятиях любовью, не о производстве детей.
В полночной тишине его вздох казался настоящим взрывом. Он не мог смотреть ей в глаза, подскочил на ноги и принялся расхаживать вдоль каменной стены.
Через минуту он обернулся и изумленно посмотрел на сидящую девушку.
— Энджи, ты же не серьезно… ты… ты…
— Так непривлекательна, что ты не можешь спать со мной ., даже ради Камеруки? — закончила она за него.
— Не нужно говорить за меня. Ты не знаешь моих мыслей, — строго отчитал он ее.
Темнота и расстояние между ними не давали ей прочитать выражение его лица, но Энджи не собиралась сдаваться. Момент истины настал.
— Тогда почему бы тебе не сказать правду? Почему моя идея вызывает у тебя ужас?
— Господи, Энджи, все очень серьезно. Мне нужен ребенок. — Томас двинулся к ней с каменным выражением лица. — Ребенок, чья мать согласится воспитывать его одна.
Энджи уперла руки в бока и прищурилась.
— Ты имеешь в виду, что не хочешь принимать участие в воспитании?
— Именно.
— Но почему? — Она покачала головой и скрестила руки на груди. — Камерука изумительное место для того, чтобы растить ребенка и…
— Не все думают, что оно замечательное.
— Твой отец так думал, раз выбрал его для вас. Полагаешь, он хотел, чтобы ты всего лишь стал «жеребцом-производителем»?
— Мне плевать на то, что он хотел.
— Правда? Тогда ты очень изменился.
— Тебе придется с этим смириться! Некоторое время они молча, с ненавистью взирали друг на друга. И вдруг Энджи осознала, что за его грубостью прячется страх за себя, за братьев, за то, что они не смогут выполнить условия завещания и потеряют все. Этого не должно случиться.
Сердце в ее груди сжалось от сочувствия. Как бы ни изменились он, она и мир вокруг них, одна вещь осталась неизменной.
Она все еще любила этого мужчину так, что могла сдвинуть горы, лишь бы облегчить его страдания.
Слезы выступили у нее на глазах, и она потянулась вперед, чтобы погладить его по щеке. Томас, словно защищаясь, поднял обе руки.
— Забудь, Энджи, забудь о жалости и об этом безумном разговоре!
Ее руки упали вниз. Хорошо, она притворится, нацепит маску безразличия, спрячется за равнодушие. Сейчас ее союзники — сдержанность и самообладание.
— Я постараюсь забыть, — сказала она, медленно отходя в сторону. — Но какова твоя альтернатива? Ты собираешься найти женщину, которая за деньги выносит и родит тебе ребенка. Незащищенный секс с незнакомым партнером — дело рискованное. — Энджи помолчала, затем продолжила:
— Если только речь не идет об искусственном оплодотворении. Женщина сдаст анализы, врачи сделают пробы, и никакой интимности не потребуется. Я так понимаю, в твоей ситуации это единственный выход?
На его щеках заходили желваки, он не хотел ни интимности, ни разговоров о ней. Но он сам во всем виноват, и Энджи, разумеется, права.
— Но тесты и проверки займут много времени, а у тебя его нет. Три месяца на раскачку? — Энджи поморщилась. — Зачать ребенка не всегда удается сразу.
— Почему же? В скотоводстве очень распространен метод искусственного осеменения.
Энджи усмехнулась и пожала плечами.
— Я, конечно, процесс искусственного оплодотворения подробно не исследовала, но кое-что читала. Я пытаюсь помочь тебе найти решение, рассматривая все возможные способы.
— А мое мнение тебя не волнует?
— Ты все равно никогда не слушался моих советов, так с чего вдруг начинать?
— А ты никогда не скупилась на предложения. Он говорит об их недавней ссоре? О том, как она отговаривала его от женитьбы на Брук? Энджи взглянула Томасу в лицо и встретила негодующий враждебный синий огонь в глазах.
— Мне казалось, ты хочешь поговорить, — начала она, в душе смирившись с тщетностью своих попыток наладить отношения. — Но теперь вижу, что тебе легче говорить с утесом. По крайней мере, он не ответит тебе ничего такого, чего бы ты не хотел слышать!
Судя по надменному взгляду и сжатым кулакам, дальнейший разговор ничего хорошего не предвещал.
— Я предложила тебе помощь, Томас. Твой ответ — забудь. — Девушка подняла руку. — Завтра утром я улечу и перестану лезть к тебе с глупыми советами. Поступай, как знаешь.
Томас смотрел ей вслед. Последний раз, когда она предложила свой совет, он не захотел слушать.
Я знаю, ты думаешь, что любишь ее, Ти Джи, но не спеши со свадьбой, убедись, что Брук сможет жить здесь.
Он проигнорировал слова Энджи, и они с Брук поплатились за это. Три года страсти, конфликтов и одиночества. Три года, которые закончились ссорой и невозможностью примириться. Брук ушла навсегда.
