У Мартина, я знаю, есть романтическая мечта, чтобы жена целиком посвятила себя ему и дочери, но мечте этой никогда не сбыться, это я знаю еще лучше. В наше время должны зарабатывать и муж и жена, иначе семье не прожить. А Хетти согласилась платить этой самой девице слишком уж много: размах у нее как у двоюродной бабушки Серены, только вот нет средств, чтобы от души размахнуться. Чем более виноватой чувствует себя мать, тем больше она платит няне, хотя случается и наоборот — она идентифицирует няню с собой и приходит в ярость от того, что той вообще надо платить, а уж о выходных, о том, чтобы та пригласила к себе мужчину, и говорить не приходится. Но Хетти — тревожная мать, и это обернется большими расходами.
Моей внучке тридцать три года. У нее резко очерченный нос, твердый подбородок и роскошные золотисто-рыжие прерафаэлитские волосы, они то вьются крупными кольцами, то скручиваются в мелкий штопор и облаком окружают лицо. У меня такие же волосы, только они сейчас стали совсем седые. Это тоже производит сильное впечатление и мне идет. Ноги у Хетти очень длинные, наверное, от отца — у матери, Лалли, ножки коротковатые, да еще с толстыми икрами. Ног Бенгта, впрочем, никто не видел, разве что, может быть, Лалли успела мельком взглянуть на них в те незапамятные времена, когда они зачали Хетти. Лалли — томная, пышная, сексапильная красавица, яркая и цветущая. Неужели бледная, с выступающими скулами и длинными тонкими пальцами, аскетичная Хетти — ее дочь? Глядя на них, скорее подумаешь, что именно Хетти и есть добившаяся мировой славы флейтистка, а никак не ее мать.
Хетти, по определению ее двоюродной бабки Серены, великолепно сложена, и где бы она ни появилась, взгляды всех мужчин как по команде устремляются на нее; удивительно, какое чувство уверенности это дает женщине. Однако сейчас Хетти не просто худая, от нее остались кожа да кости — вымоталась, ухаживая за ребенком. А может быть, просто одни женщины после родов гаснут и худеют, а другие сохраняют округлые формы и яркие краски счастливой беременности. Наше тело несговорчиво, оно обычно отказывается делать то, чего ждет от него его обладатель.
Если вы хотите перехитрить свое тело, поладить с ним — как и с многим другим в жизни, — ни в коем случае не показывайте Судьбе, как страстно вы чего-то жаждете. Напустите на себя безразличный вид, ведите себя так, будто вас это ни капли не волнует, словом, играйте с жизнью в “тише едешь — дальше будешь”. Хетти играла в эту игру в детстве со своими двоюродными братьями и сестрами в доме на Колдикотт-сквер. Кто-то из детей поворачивается ко всем спиной, остальные начинают потихоньку к нему красться. Ведущий неожиданно оборачивается, и если в этот миг кто-то шевельнулся или засмеялся, он тут же вылетает из игры. Так что не шевелитесь, не смейтесь, не показывайте Судьбе своей заинтересованности, и тогда, может быть, вы не подхватите простуду накануне свадьбы, не заболеете ангиной в первый день отпуска, у вас не разыграется молочница, когда вы собрались на танцы, не начнется менструация в ту самую минуту, как вы надели белую теннисную юбку.
Хетти не нарадуется на свою нынешнюю худобу, хотя и старается задобрить Судьбу, уверяя всех, что ее-де ничуть не заботит, какой у нее размер, главное, чтобы они с Китти были здоровы и счастливы. А Мартин не из тех мужчин, кого смутят несколько лишних фунтов, любит добавлять она.
Точно так же Хетти не показывает, как сильно ей хочется вернуться на работу; она жалуется всем, как трудно сейчас семье прожить на одну зарплату, возможно, ей придется снова начать зарабатывать. Судьба пока принимает от Хетти эти подачки: она похудела благодаря одной только силе своего тайного желания, ведь ее ждет работа, и теперь вот благосклонная Судьба подкинула ей Агнешку. Хетти любит маленькую Китти — можно ли ее не любить! Порой любовь буквально захлестывает ее, она прижимается лицом к нежному, крепенькому, пахнущему молоком тельцу ребенка и думает, что только это ей в жизни и нужно. Но на самом деле нужно еще ох как много. Дома такая тоска. Слушаешь радио, стараешься не утонуть в море беспорядка, но попробуй с ним справиться, когда у тебя маленький ребенок. Ты в любую минуту все бросаешь и мчишься к нему как угорелая. Хетти истосковалась по сплетням, интригам, пьянящему эффекту поджимающих сроков, по захватывающему сериалу офисной жизни. Болтовня нужна ей не меньше, чем зарплата. Рядом лежит Китти, пускает слюни и срыгивает еду, которой Хетти ее накормила, — не слишком занимательное общество, просто объект любви, которую девочка вызывает и принимает. Песни и сказки гласят, что главное в жизни — любовь, больше женщине ничего не нужно, но песни и сказки лгут. Любовь, конечно, нужна, но нужно и многое другое. Вот почему Мартин “не в восторге”. Могу себе представить.
— Нет, Хетти, — говорит Мартин, — не так все просто.
— А в чем ты видишь сложность? — спрашивает Хетти.
— Насколько вообще нравственно просить чужую женщину ухаживать за твоим ребенком? Возможно, институт нянь сам по себе узаконивает эксплуатацию. Я понимаю, няня — это удобно, но правильно ли?
— Няни существуют испокон веков. — В голосе Хетти слышится чуть заметная нотка раздражения. — Чем лучше у человека образование, тем больше ему платят. Я, чтобы заработать деньги, пользуюсь своими знаниями, она — своими природными инстинктами. Таких женщин, как она, больше, чем таких, как я, поэтому мы нанимаем их ухаживать за нашими детьми.
— Но в справедливом обществе шкала ценностей должна быть обратной, — говорит Мартин, — оплата труда должна компенсировать тяжесть усилий, а не награждать за удовольствие, которое мы от своего труда получаем.
— При чем тут справедливое общество? — говорит Хетти. — Нам до него далеко.
— Тебя не переспоришь, — с досадой говорит Мартин. Однако он доволен, что к ней вернулся кураж.
Бог даст, скоро она станет прежней, и в доме появится нормальная еда. Но он еще не высказался до конца.
— Мы с тобой согласны, что воспитание ребенка — самое важное из всех занятий, какие есть на свете, и оплачиваться этот труд должен соответствующим образом. И если ты не желаешь ухаживать за своим собственным ребенком, думаю, его лучше всего отдать в ясли.
Но Хетти уже победила, он умолкает, и Хетти чмокает его ухо в знак того, что не сердится. Если он хочет, чтобы холодильник наполнился вкусной едой, Хетти должна вернуться на работу, а раз так, то пусть уж лучше ребенок остается под присмотром няни дома, чем носить его в ясли. Мартину не захотелось спрашивать, сколько Агнешке лет, хороша ли она собой или уродлива. Интересоваться такими вещами ниже его достоинства. В его воображении сложился стереотип полячки: бледная, худая, с выступающими скулами, маленькой грудью, привлекательная, но неприступная. А Хетти уже обо всем договорилась. Агнешка будет жить у них. Эта чужая, неизвестно с каким характером особа займет их гостевую комнату и будет ухаживать за их дочерью, это ее главная обязанность, а в оставшееся время будет делать всякие домашние дела: готовить, стирать и так далее; суббота и воскресенье у нее выходные, и еще три вечера в неделю свободные — чтобы ходить на занятия. Платить они ей будут щедро — двести фунтов в неделю плюс, разумеется, питание и проживание. Так посоветовала Барб, у нее большой опыт найма прислуги, и Хетти все в подробностях с ней обсудила.
