— А у меня впервые все это было еще в девятом, — сообщила с чувством превосходства Анжелика. — Знаешь, девочки раньше взрослеют. Мой мужчина был старше меня лет на десять.
— Наверно, меня мама так воспитала, — повторил Рома. — Иногда я злюсь на нее за это воспитание. Я хочу воспитать своего сына так, чтобы он знал: можно иметь женщин, и иметь, и иметь, и не обязательно жениться на первой своей женщине.
Анжелика придвинула поближе второй коктейль, осмотрелась по сторонам: кто еще слышит их разговор?
— Естественно, — сказала она, мусоля соломинку. — Нужно же, чтобы было с чем сравнивать.
Рома смотрел на нее с нескрываемым интересом, с восторгом, как на некое подобие совершенства.
— А ты не обиделась, когда твой первый мужчина тебя бросил? — спросил он. — Или ты его бросила?
— Да я уже не помню, — Анжелика поковырялась в осколках памяти; розовые, синие, золотые блестящие стекла; свет солнца отражался в них, разноцветных, ликующих. — Мы оба как-то с самого начала знали, что это ненадолго. Мне было важно, чтобы он научил меня всяким вещам. А ему было хорошо со мной. Так, наверно. Любви там особой не было, это точно.
— Вот видишь! — воскликнул Рома. — А меня мама воспитывала так, что если я с кем пересплю, то должен жениться.
— С ума сойти! — сказала Анжелика. Это было так замшело и темно, и от этого пахло какой-то стариной — сундуками, и пылью, и пожелтевшими книгами.
— Так и случилось, — сказал Рома. — Я женился на своей первой женщине.
— Что, серьезно? — ахнула Анжелика.
— Я со своей женой стал мужчиной, а она со мной — женщиной. Наверно, я был неправ, я сейчас понимаю. Я уже на свадьбе чувствовал, что делаю что-то не то. Но я не мог по-другому.
— Понимаю, — кивнула Анжелика; на самом деле она не понимала ничего, но инстинкт психолога подсказывал: соглашайся, кивай, улыбайся.
— Наверно, не совсем понимаешь, — почувствовал Роман. — Я такой провинциальный мальчик; знаешь, я вырос в деревне, с шестого класса водил трактор… Там все по-другому. Девушки стараются скорее выскочить замуж. В двадцать ты уже считаешься старой девой.
— Ужасно, — ввернула Анжелика. Ее двадцать почили в бозе десятилетие назад; впрочем, она по-прежнему следовала молодежной моде, и никто не давал ей больше двадцати четырех; как в старом фильме с Мерилин Монро: двадцать пять — это уже ужасно; в ее темных, естественного окраса кудрях не было ни единого седого волоска, и Анжелика вполне обоснованно считала, что манера говорить «детским» голосом (когда не произносишь эпохальных фраз) делает ее еще моложе.
— Да нет, просто там все так живут, — сказал Роман. — Если ты встречаешься с девушкой, ходят слухи, что у вас что-то есть, все уже об этом говорят. А если, допустим, твоя девушка забеременеет, а ты на ней не женишься — ты вообще считаешься подлецом. Тебе буквально вслед плюются. А девушку считают шлюхой.
— Не знаю, — сказала Анжелика с сомнением. — Я со своим расписалась, когда ребенку был уже годик.
— А ты не боялась, когда рожала, что он тебя бросит? — осведомился Рома. Он спрашивал очень осторожно, но по каким-то интонациям Анжелика уловила в его голосе чуть ли не осуждение; она немедленно повысила тон.
— Конечно, нет! При чем тут женитьба? Это свадьба, что ли, белое платье? Ха. Ерунда. Я знала, что он меня любит — и все. Вернее, не то чтобы любит, — тут же поправилась она. — Он, наверно, вообще не способен любить. Такой, знаешь, серьезный человек, для него главное — это работа. Я для него… ну очень удобная, что ли. Опять же в свет со мной приятно выйти. Я — то, что нужно крутому бизнесмену, понимаешь? Внешне и вообще.
Отрепетированным жестом Анжелика откинула назад волосы, распрямила плечи — вот мы какие, сидим тут на высоком барном стуле, коктейльчик потягиваем, джинсики на нас «Loft», расклешенные, из тонкого хлопка, и маечка с лайкрой, желтенькая, подчеркивает высокую грудь, маечка тоже, кстати, не на рынке куплена.
— Так это ты его бросила? — спросил Рома.
— Ты такой категоричный, — нахмурилась Анжелика. — Никто никого не бросал. Это все очень долго тянулось… Знаешь, есть такое выражение «не сошлись характерами», оно дурацкое, но очень точное. Мы больше не могли быть вместе. Он уехал сейчас в другой город, у него там бизнес… — А когда он вернется, — перебил Рома, — что тогда будет?
Анжелика удивилась.
— Не знаю, — сказала она. — Ничего.
— Наверное, вы опять вместе жить начнете? — предположил Рома.
— Нет, ты что, — испугалась Анжелика. — С ума сошел? Я никогда не возвращусь назад. Я собрала вещи и ушла. Вернулась к маме. И сразу же нашла эту работу. Я теперь самостоятельный человек. Все кончено.
Она сама искренне верила в свои слова, иначе и быть не могло, долгие вечера ожидания и мучительные беседы с выяснением отношений — все это теперь позади. Сашины носки в количестве двадцати восьми пар, вывешенные на просушку в ванной, и скромная бутылочка испанского винца года так пятьдесят второго в субботу на десерт перед сном — все позади. И его равнодушное сидение перед компьютером, спиной к ней, и «совместный» просмотр телепрограмм — новости для Сашки в кабинете, мелодрама для Анжелики — в спальне.
— А та квартира, в которой вы жили? — спросил Рома.
Он слишком любопытен, отметила Анжелика.
— Что «та квартира»? Она сейчас пустая. Вот у меня от нее ключи в сумочке, я не успела отдать. Вернется — отдам.
— Так это же твоя квартира, — сказал Рома.
— Почему моя?
— Твоя и ребенка.
— С чего ты взял? — удивилась Анжелика. — Она у него была до того, как мы поженились.
— Он тебя выгнал? — спросил Рома.
Ход его мыслей был просто недоступен Анжелике. Какие-то нелепые выводы, слишком простые и логичные. У них в деревне под Саратовом, наверно, все так рассуждают.
— Я же тебе объясняю, он уехал в другой город, а квартиру оставил мне. Он, наверно, даже не знает, что я там не живу.
— А почему ты там не живешь?
Анжелика отодвинула второй бокал, тоже пустой. Похоже, этот ее новый знакомый на полном серьезе собирался составить на нее досье.
— Мне чужого не надо, — сказала Анжелика.
Он не понимал элементарных вещей; ему все надо было втолковывать, объяснять, разжевывать; но пока что Анжелике нравилось выступать в роли «умной тети».
— Почему чужого? — настойчиво выяснял Рома. — Это же твоя квартира, любой суд это признает. Ребенок имеет право на имущество отца, да даже если б не было ребенка…
— Ты такой странный! — воскликнула Анжелика. — Какой суд? Мне ничего от него не надо. Я даже одежду ему оставила, которую он покупал. Ну, ту, что подороже. Шубки там, золото. Взяла только минимум. Мне ничего от него не надо. Я себе заработаю.
