По Ромкиным глазам Катя видела, что ему просто лень ругаться — почему-то он казался безмерно счастливым. Пока Катя жарила яичницу, он сидел за столом и улыбался каким-то своим мыслям. Чему-то, что ее, Кати, совсем не касалось.
— Что у тебя за дела были сегодня? — спросила она как бы между прочим.
— Слушай, отстань! — отмахнулся он. — Жарь яичницу! Интересно, почему, например, Оксана Савельева на полторы тысячи рублей в месяц готовит всякие вкусные вещи?
Оксана Савельева была женой Ромкиного однокурсника. Юра Савельев, в отличие от Ромки, в бизнес не пошел — честно служил положенное в рядах Российской Армии.
— Ты мне жена или просто так? — продолжал Ромка. — Чем ты вообще занимаешься?
— Я работаю, деньги, между прочим, зарабатываю, — напомнила Катя.
— Ты меня постоянно попрекаешь этим.
Ромка поерзал на стуле. Лицо его приобрело значительное выражение.
— Я придумал тебе дело, — сказал он. — С сентября пойдешь учиться.
— Учиться? — удивилась Катя.
— Да, — Ромка был очень доволен своей идеей. — На психолога. Мне нужна жена с высшим образованием.
Катя не знала, как реагировать на его предложение. Ей нужно было обдумать это в одиночестве.
— А ты уверен, что я поступлю?
— Пойдешь в платное.
— А деньги? Деньги будут?
Катя не знала, есть ли у Ромки какие-то еще доходы, кроме тех денег, что он дает ей. И если есть, то сколько. Сколько и откуда.
— Наверно, если я говорю, что ты будешь учиться на платном, то я уже подумал о деньгах, — сказал Ромка. — Может, хоть на человека станешь похожа.
— А сейчас я на кого похожа? — ахнула Катя.
— Сидение дома развращает, — пояснил Ромка. — Ты совсем за собой не следишь. Вот что это? — он цапнул ее за полу махрового халатика.
— Халат, — ответила она осторожно и попыталась представить себя со стороны: да, слишком длинный и много раз уже стиранный-перестиранный, совсем ее не украшает. Ну, пусть купит ей другой, если так.
— Сейчас куда ни плюнь — у всех высшее образование, — сообщил Ромка.
— Ну, у женщин не у всех, — возразила Катя.
— Народ даже в банях работает, и то высшее образование имеет, — продолжал Ромка.
— В каких банях? — удивилась Катя. — Кто работает?
Ромка только махнул рукой — что, мол, с тобой, с темной, разговаривать.
— Ну, что с яичницей?
Катя, поджав губы, поставила перед ним сковороду. Бани еще какие-то.
— Слушай, а можно на тарелку? — спросил Ромка.
Катя молча принесла тарелку — и, пока перекладывала яичницу, желтки расползлись желейными лужицами.
— Какого черта? — возмутился Ромка. — Ты можешь хотя бы яичницу пожарить, чтобы яйца не растекались?
— Ты же сказал — на тарелку, — виновато пролепетала Катя.
— Уйди отсюда! — гаркнул Ромка.
Она обиженно развернулась и пошла к двери — демонстративно медленно, но Ромка догнал ее, отрепетированным уже движением оттянул воротник халата и, вывалив за шиворот Кате горячую еще яичницу, ладонью придавил ее к Катиной спине.
— Ты что? — закричала Катя.
Плакать было бесполезно, это было бы просто смешно. Если бы не столь позднее Ромкино возвращение, Катя могла бы даже посмеяться. Но то, с каким остервенением Ромка проделал это! За что он так злится на нее?
— Урод, — сказала Катя спокойно, выходя из ванной.
— Я знаю, что урод, — согласился Ромка, и Катя невольно вздрогнула, увидев, как темнеют и сужаются его серые глаза. — Я имею право нормально питаться дома? Я тебе мало денег даю? Я спрашиваю!
— Нет, — ответила Катя.
— Тогда какого… Задолбало! Задолбало все! Яичницы твои задолбали! Пельмени!
— Не кричи, ребенок проснется, — сказала Катя тихо. Она вдруг почувствовала, как устала от всего этого. От этих бессмысленных разборок. Господи, когда все это закончится? И, главное, как?
— Да задолбала ты своим ребенком!
— Своим? — обалдела Катя. — Он тебе не нужен?
— Мама! — позвал из своей комнаты Шурка.
— Ты не спишь? — спросил Ромка совсем другим голосом.
Шурка появился в дверях комнаты, заспанный, щурясь от света, в старенькой пижамке, из которой торчали тоненькие щиколотки и запястья.
— Почему ты так кричишь на маму? — спросил Шурка у отца басом.
— А ты… Ах, черт! — Рома схватился за голову. — Почему ты не спишь?
— Потому что ты на маму кричишь, — объяснил малыш.
— Это наши взрослые разговоры, они тебя не касаются! Понял? Спи иди давай!
* * *
В воображении Романа Аня была чем-то средним между ангелом и демоном, но существом неоспоримо божественным, волшебным, неземным; ее яркая итальянская внешность восхищала и пугала одновременно. Подобное впечатление произвела на Романа то ли юная Софи Лорен, то ли молодая Джина Лоллобриджида — когда-то в позднем детстве, став первым ярким сексуальным возбудителем. В Ане была Италия — в темно-каштановых, почти черных упругих локонах, своенравно рассыпавшихся по плечам; в ярко-зеленых раскосых глазах, странных, неземных; в упрямом рисунке пухлого рта, волевого и улыбчивого одновременно. На свидание с Романом она пришла в светлом костюме, брюки цвета слоновой кости так плотно обтягивали бедра, что у Романа закружилась голова. Она сидела рядом с ним на переднем сиденье, и длинная темно-красная роза, подаренная Романом, лепестками своими касалась «молнии» безумных этих штанов… А потом, когда они поднимались по длинной лестнице в «Голливудских ночах», он видел очертания ее трусиков сквозь тонкую ткань. Она была так красива! И когда Роман позвал ее танцевать, когда она доверчиво положила свои ладони ему на плечи, он чувствовал каждое движение ее мышц под одеждой — как будто она была голой. Сразу вслед за этим несколько быстрых танцев, один за другим… Аня танцевала божественно, двигаясь резко и грациозно, и Роману так нравилось, что она на полголовы выше его.
— Боже, как кайфово! — сказал Роман, когда они вернулись за свой столик.
— Да, здорово, — согласилась Аня, вытирая бумажной салфеткой вспотевшее лицо.
— Не знаю, может быть, из-за этого у нас все разладилось с Катей. С женой.
— Из-за чего? — удивилась Аня.
— Ну, понимаешь, мы очень давно нигде не были вместе. Ребенок… Она просто трясется над ним. И теща лишний раз с ним не хочет оставаться. Знаешь, мне просто хочется иногда вот так… сходить в клуб, еще куда-то… И дело, в принципе, не в ребенке. Я знаю, что даже если мы пойдем куда-то, вот такого не будет.
— Почему не будет? — спросила Аня, передвинув языком коктейльную соломинку во рту. Она пила «мартини энд сок», любимый Катин напиток… «При чем тут Катя?» — спросил себя Роман.
