На глаза навернулись слезы, горло судорожно сжалось, но Габриелла взяла себя в руки и отказалась поддаваться пагубной жалости к самой себе. Она пошла к багажнику, отыскала буксировочный трос и начала соединять две машины. Через минуту пальцы окоченели и перестали сгибаться, но она подула на них и продолжила. Наконец ей удалось приладить трос к своему «олдсмобилю», но вот к «доджу» никак не получалось. Пришлось возвращаться в кабину, заводить мотор, включать печку и отогревать негнущиеся пальцы. И снова вылезать наружу, несмотря на завывающий ветер, и снова становиться на колени и шарить под бампером, сдирая кожу и проклиная все и всех на свете. И снова возвращаться в свою машину и отыскивать фонарь, и опять опускаться на колени. Со светом дело пошло легче, и через пару минут упрямый крюк сдался и встал на место. Ну наконец-то!
Дотянув обездвиженный «додж» до мотеля, Габриелла вбежала внутрь и кинулась в свою квартиру на втором этаже, мечтая о ванне, полной горячей воды.
— Габби, это ты? — послышался скрипучий голос. — В чем дело? Что ты тут делаешь в такое время? Кто остался внизу, у конторки? Сколько сегодня посетителей?
Она остановилась как вкопанная. Вот тебе и погрелась!
Приоткрыв дверь в спальню, молодая женщина негромко, но раздраженно ответила:
— Полно тебе, папа, во все лезть. Ну что за охота? Будто и так не знаешь, что делать сейчас внизу совершенно нечего. И внизу никого, кроме меня, не может быть. С таким доходом странно, что мы еще управляемся. Ради чего я провожу свои ночи кое-как, сплю не в постели, а в кресле, словно ожидаю каждую минуту бешеного наплыва туристов? Ради ста двадцати — ста тридцати долларов в неделю. А то и меньше. Сколько посетителей? Сколько посетителей? — передразнила она. — Один! И тот заблудился на шоссе, поэтому и наткнулся на нас. Все, отец, хватит! Оставь меня в покое! Не выводи из себя!
— Ну-ну, не кричи на старика, детка, — перепуганно забормотал тот же голос. — Знаю-знаю, что дела идут неважно. Но скоро все поправится, вот увидишь.
— Да прекрати, папа, никогда они не поправятся. Посетителей у нас с каждым днем становится все меньше и меньше. И если бы не твои капризы, я бы давно закрыла мотель. Неужели ты не понимаешь, что он не приносит прибыли? Что я вкладываю в него то немногое, что зарабатываю днем, печатая Джо его накладные и счета? Что…
Габриелла резко замолчала. Отец, безусловно, знал все это не хуже нее. Но все равно отказывался расстаться с приносящим одни убытки мотелем. И она прекрасно понимала почему. Нет смысла заново растравлять его раны. И нечего срывать на нем дурное настроение.
— Я быстро приму душ и спущусь вниз, — сказала Габриелла после короткой паузы уже другим, спокойным, размеренным тоном, каким принято говорить с тяжело больными. — А ты отдыхай, папа. Все будет хорошо. Спи, дорогой. Спокойной ночи.
Она плотно закрыла дверь и бессильно опустилась в ближайшее кресло.
Да что же такое с ней стряслось? Почему вдруг позволила себе так распуститься, что накинулась на старика отца? Тяжелый был день? И что же именно в нем было такого тяжелого? Полтора часа утром, проведенные за несложной уборкой комнат после отъезда двух неожиданных постояльцев? Или следующие четыре за пишущей машинкой в теплом и приветливом офисе Парсонса? Нет, эти привычные дела никак не могли вызвать такого напряжения… Тогда получается, что…
Габриелла внутренне застонала. Да, отпираться нечего — именно этот незнакомец, потерявшийся на полузаброшенном шоссе и с трудом добредший до их мотеля, и был причиной ее нервного состояния. Его появление глубоко взволновало ее. И дело было отнюдь не только в его внешности, хотя этот Сандерс выглядел удивительно привлекательно, даже сексуально-притягательно.
Едва ли она стала бы сначала изводить людей своими просьбами, отлично понимая, что дело спокойно может ждать утра, а потом еще торчать около получаса на ветру и холоде, рискуя подхватить жесточайшую простуду, а то и что похуже из-за каких-нибудь двадцати долларов. Ей вся эта история с якобы собственным бизнесом опостылела уже два года назад. Окончательно и бесповоротно. Только ради отца, так и не оправившегося после потери жены, своей ненаглядной Саманты, терпит она это невыносимо унылое существование. Исключительно и единственно ради него.
Да и могла ли поступить иначе любящая дочь, оставшаяся единственной его опорой? Могла ли предать человека, столь много для нее сделавшего? Даже пошедшего на жертвы! На жертвы… На жертвы…
Мысли начали путаться, отяжелевшие веки медленно опустились на утомленные глаза. Габриелла уснула.
И только тогда смогла наконец расслабиться и унестись далеко-далеко, прочь от холодной осени, от унылого мотеля, от горестного одиночества. Ей снился берег океана, высокие, мягко колышущиеся на ветру пальмы, звенящий смех, веселые крики, красивые длинноногие девушки в дорогих бикини и загорелые парни, все как один сильные, мужественные и широкоплечие, похожие на него — того единственного, о котором она тосковала. А потом… потом она увидела и его. Он шел ей навстречу и улыбался широкой белозубой улыбкой, а когда приблизился, то взял за плечи, притянул к себе и…
Увы, в этом несправедливейшем из миров только плохое длится долго. Прекрасный же сон закончился очень быстро, причем самым неприятным образом.
Габриелла пришла в себя от настойчивого звона снизу и тут же услышала капризно-раздраженный голос отца:
— Габби! Где ты, Габби? В чем дело? Куда ты подевалась, безответственная девчонка?
Она вскочила и тут же снова упала — от неудобной позы, в которой ее застиг сон, у нее затекла правая нога.
А звон все не прекращался. Более того, начал перемежаться громким стуком и неясными, но явно возмущенными возгласами.
Торопливо массируя ступню, Габриелла взглянула на часы и тут же в окно. Господи! Да она же проспала всю ночь!
И кто, черт пробери, устраивает такой шум? Боже, хоть бы отец замолчал, что ли!
Наконец, убедившись, что снова может твердо стоять на ногах, она сбежала вниз и у стойки увидела его — прибывшего накануне вечером парня. Как там его звали?.. Ах да, Сандерс.
— В чем дело, мистер Сандерс? — ледяным тоном поинтересовалась Габриелла. — Что это вы себе позволяете? Прекратите немедленно этот грохот! Других постояльцев разбудите.
— Какого дьявола! — взорвался Хэнк. — Почему моя машина до сих пор не работает? Я же сказал вам вчера вызвать механика!
— Что?! — изумилась, нет, возмутилась молодая женщина. — Вы мне сказали? Может, еще и приказали? Вы в своем уме, мистер Сандерс? Я вам не девочка на побегушках и не прислуга. И в мои обязанности решительно не входит забота о ремонте транспортных средств постояльцев. Жалобы на комнату, белье или горячую воду есть?.. Нет? Значит, вы получили все, что я должна предоставить за ваши двадцать долларов.
