Некоторое время спустя это «выше» обернулось призывом в ваффен-СС.
Не в элитную Schutzstaffeln[4] с красивой черной униформой, при виде которой люди то вздрагивали, то приходили в восторг, а в недавно сформированные Verfugungstruppen,[5] войсковое соединение СС. Известное в наше время под названием ваффен, это ответвление СС в последнее время пополнялось призывом, чтобы обеспечить растущую потребность в личном составе для нового фронта Гитлера – России. Ганс Кеплер не получил желанной черной униформы, но удостоился чести носить различительный знак в виде черепа и двух скрещенных под ним костей. Ему было далеко до высшего звания, но тем не менее он служил под командованием рейхсфюрера Гиммлера.
Как он гордился, когда получил приказ явиться на военную подготовку! Ганс был самоуверенным молодым человеком, им двигали идеалы и чрезмерное рвение служить фюреру. Он видел улыбавшиеся лица родителей, которые полтора года назад провожали его на железнодорожной станции, обнимали и одобряли его. В тот солнечный день Ганс заверил мать и отца, что вернется с Железным крестом, который будет хранить на почетном месте на каминной полке, чтобы этой наградой восхищались его друзья и будущие поколения.
Мягко покачиваясь под стук колес поезда, Ганс отсутствующим взглядом смотрел на снег, опускавшийся на окно, словно кружевная занавеска, и почувствовал, как душа полнится печалью и угрызениями совести. Он закрыл глаза. Нет… не Железный крест… Из Освенцима ему в «награду» достались золотые часы, снятые с мертвого еврея.
– О боже! – прошептал он и отстранился от окна. Он провел рукой по лбу и обнаружил, что страшно потеет. Воспоминания возвращались, они стали ему невыносимы. Если бы только можно было с кем-нибудь поговорить! Но с кем? Кто во всем рейхе спокойно и с пониманием выслушает ужасный секрет, который он хранил? И даже если бы такой человек нашелся, как мог бы он, роттенфюрер СС Ганс Кеплер, раскрыть то, что знал, не став предателем рейха?
– О боже… – простонал он.
Поезд мчался навстречу снежному утру, и Кеплер, сидя один в купе, потел и дрожал под складками серой униформы. «Две недели, – грустно подумал он. – На две недели избавиться от того места… Придется все обдумать, снова обрести себя».
Поезд издал неприятный визг и напомнил молодому роттенфюреру другой визг, который он услышал еще там. Там в Освенциме, Аушвице…
В Зофии снег падал так же густо, покрывая тихие улицы убаюкивающим белым одеялом. Однако спокойный пейзаж обманывал – не все в это священное утро зажигали свечи на рождественских елках или жарили гуся. Фермер по фамилии Милевский, занимавшийся выращиванием пшеницы, нетерпеливо подгонял лошадь по скользкой мостовой. В этот внешне мирный рассвет не было никакой необходимости торопиться, однако Милевского подгоняло то обстоятельство, что в глубине его повозки без сознания лежал человек, из ран которого сочилась кровь. Он остановился у боковой двери массивного здания из серого камня, больницы города Зофии, спрыгнул на снег и попытался успокоить лошадь. Животное, почувствовав в телеге свежую кровь, металось в упряжке.
Спустя мгновение из двери вышли два пожилых санитара в белых халатах и, не говоря ни слова, начали перекладывать жертву на носилки. С побелевшим лицом Милевский искал сигарету и молча наблюдал, как обнаженного мужчину, завернутого в перепачканный кровью брезент, вытащили из глубины его телеги и переложили на носилки. Санитары, скрипя ботинками на снегу, торопливо понесли свою ношу к ярко освещенной двери и скрылись внутри. Он продолжал курить сигарету и с философским спокойствием смотрел на то место, где лежал раненый человек. Фермер думал, что какую-то часть этих пятен крови так и не удастся смыть.
Он поднял голову и обнаружил, что рядом с ним стоит другой мужчина в белом лабораторном халате. Тот первым нарушил молчание.
– Мальчик, которого вы выслали вперед, чтобы предупредить нас, – поинтересовался он бесстрастным голосом профессионала, – был вашим сыном?
– Да, доктор.
– Хорошо, что вы его прислали. Мы уже подготовились к операции. Вы поступили разумно.
– Да, доктор.
Оба уставились на пропитанную кровью повозку. После недолгого молчания врач сказал:
– Ваш сын рассказал интересную историю, весьма необычную, об этом человеке.
Милевский впервые взглянул старческими глазами на высокого и стройного врача. Затем покачал своей угловатой головой и проговорил:
– Доктор, все это необычно, но, правда, это еще не все. Бесстрастное лицо врача чуть дернулось.
– Расскажите мне, что случилось.
Поезд прибыл в Краков через два часа. Ганс Кеплер обрадовался, узнав, что скоро подойдет поезд на Зофию. Все еще шел снег, и серый, металлический утренний свет не обещал ничего, кроме снега до конца дня. Молодой эсэсовец, в канун Рождества стоявший вместе с кучкой других пассажиров, не скрывал, что ему не терпится ехать дальше. В нескольких метрах от Кеплера стояла молодая девушка и украдкой за ним наблюдала. Что-то во внешности молодого эсэсовца привлекло ее внимание. Его глаза все время неспокойно бегали, от волнения он не находил места своим рукам. Девушка заметила еще более необычную вещь – его плечи чуть подались вперед, будто от сильной усталости, и это обстоятельство поразило ее, ведь спине этого человека положено быть прямой, как аршин. В этой части Польши ей доводилось часто видеть их, этих самоуверенных, расхаживавших с важным видом членов черного ордена. Они ходили парами или группами и всегда напоминали ей надменных догов, даже в одиночку эсэсовцы вели себя заносчиво. Но этот не был похож на них. Казалось, что все его тело съежилось.
Дальний гудок предупредил ожидавших, что поезд приближается. Девушка собрала свои многочисленные свертки, стараясь удержать их в руках, а Ганс быстро поднял свой вещевой мешок. Когда локомотив, грохоча, въехал на станцию и с шипением остановился, Кеплер с досадой заметил, что поезд битком набит в основном солдатами вермахта, отправлявшимися на русский фронт. Неожиданно несколько немецких солдат бросились с платформы в вагон к своим товарищам и оттолкнули польскую девушку, ее свертки разлетелись в разные стороны. Девушка вскрикнула, Кеплер обернулся. Увидев, что девушка опустилась на колени и собирает свертки, он поспешил ей на помощь.
– Скоты! – пробормотала она на польском языке, пытаясь собрать разлетевшиеся свертки.
– Они просто не заметили вас, – по-польски заговорил Кеплер, поднимая сверток с бетонированного перрона. Он обратил внимание на то, что по оберточной бумаге расползается пятно.
– Они меня видели! – возразила она. – Собаки! Они все одинаковые!
