От состояния его финансов зависит, в частности, примет ли она к сведению его робкие намеки на то, чтобы она «взглянула» на его труд, который — к полуночи он выдавливает из себя это признание — занимает довольно большой объем. Оказывается, это не двести шестьдесят страниц. Скорее, под две тысячи. Эти папки на его столе — не деловые бумаги, как он дал ей понять вначале, в них его творение в полном объеме. Правда, оно еще в сыроватом виде. Но в этой рукописи — та чистота и свежесть восприятия мира, которые он впервые открыл в себе. Тут он такой, какой есть на самом деле. Вся правда о нем.
Она понимающе кивает. Обладая куда более острым умом и проницательностью, чем он, она понимает, что доверить бумаге «всю правду о себе» он просто не способен. Ни один мужчина, женатый на женщине по имени Мариза, не может знать этой правды. Да и костюмчик у него слишком шикарный.
С величайшей осторожностью она поворачивает разговор в финансовое русло. К часу ночи она выясняет, что живет он на проценты от своих сбережений, и что Мариза не требует от него алиментов. Она — доктор антропологии, публикуется в научных журналах, к тому же наследница огромного состояния, которое сколотили на пшенице два поколения ее предков на Среднем Западе. Два их сына (один — студент юридического факультета Йельского университета, другой поступил на работу в инвестиционный банк) — наследники капитала, завещанного им много лет назад родителями матери.
Принимая во внимание его прежнюю должность, а также отсутствие необходимости в больших тратах на хозяйство при их совместной жизни с Маризой, Джой вычисляет, что его сбережения составляют примерно пятьсот тысяч долларов, значит, десять процентов годовых — это около пятидесяти тысяч. Минус налоги — он не из тех, кто уклоняется. Итого, в год получается тысяч тридцать пять. Не густо. Но если ей удастся пристроить его куда-нибудь на службу, он вполне может зарабатывать сто — сто пятьдесят тысяч долларов в год.
Однако, чтобы он выплатил ее задолженность по налогам — двести семнадцать тысяч долларов (пока это только мечта, но отчего бы не помечтать?) — она должна хорошенько запудрить ему мозги, убедив его, что он — великий писатель, а она может помочь привести его шедевр в надлежащий вид. Вот только как ей, внушая все это, одновременно уговорить его поступить на службу?
Как бы тут все схронометрировать?
Однако ей кажется, это задача выполнимая.
В три часа ночи она решает, что, пожалуй, и вправду стоит взять с собой домой две увесистые папки — в каждой приблизительно триста страниц. Она обещает прочесть их на следующий день. Все равно делать ей особенно нечего. Более того, в работе у нее небольшой «затор», и ей нужен стимул, который она, без сомнения, получит, читая творение истинного мужчины. В какой-то момент ей взбрело в голову, что он — мужчина до мозга костей. И это ему понравилось.
Прихватив под мышки по папке и сутулясь от их тяжести, она подставляет ему лицо и нежно, выжидательно на него смотрит. Он легонько целует ее в губы, но в его поцелуе чувствуется нетерпеливый голод — он уже весь на взводе. Ему не терпится овладеть ею прямо тут же, на месте, но она понимает его опасения — он устал, не уверен в ее реакции и боится, что бесценный труд с непронумерованными страницами может разлететься по всей комнате, и тогда он рискует никогда уже не собрать его в прежнем первозданном виде.
День второй: они снова у него в квартире. Шесть часов вечера. Из двенадцати коробок семь, набитых книгами, разобраны — содержимое их расставлено по полкам. Различные атласы, какие-то нудные романы, полная Британская энциклопедия и несколько книжек о том, как овладеть писательским мастерством.
Оба потягивают диетическую кока-колу. Из взятых у него накануне шестисот страниц она прочла двадцать, и, как и следовало ожидать, его писанина оказалась несусветной дрянью. Однако она извлекла из прочитанного массу полезной информации. Ну, например: его излюбленное прилагательное — «красивый», а его склонность к стереотипам и зажатость не имеют границ — маловероятно, что это будет когда-нибудь опубликовано.
— Просто здорово, — весело произносит она и закидывает ногу за ногу. На ней тщательно отутюженная, скрывающая животик белая кружевная ночная сорочка в классическом викторианском стиле, под которой хлопчатобумажная нижняя юбка с оборками. Вокруг шеи — бархатная лента, украшенная крошечной брошью с камеей. Выходя на охоту, Джой всегда наряжается в одежды, напоминающие те давно прошедшие времена, когда женщины были добродетельны, их желания и страсти — невыразимы, а тела не таили опасности заражения венерическими заболеваниями.
— Думаю, мы сумеем сделать из тебя настоящего писателя, — произносит она своим писклявым девчоночьим голоском. Я забыла упомянуть об этой особенности речи Джой: с годами она сумела выработать в себе способность говорить на октаву выше, чем следовало.
Возможно, она думает, что это как-то скрывает ее располневшую талию и то, что ей довелось уже многое в жизни повидать. Может, она и права. Во всяком случае, можно смело предположить, что ее лепетанье не претит Скотту, поскольку он, услышав похвалу, думает только о том, как бы не выдать охватившую его лавину чувств — волнения, торжества и облегчения одновременно.
— Я бы хотела показать твою книгу кое-кому из своих знакомых, — заливает Джой.
— Правда? — он изо всех сил сдерживает улыбку, но губы его растягиваются до ушей.
— Редактору из издательства Кнопфа. Ему нравятся такие жесткие авторы.
— Жесткие?
— Ну да. Откровенные. Слыхал об этом издательстве?
Он мотает головой.
— Это одно из самых престижных издательств художественной литературы. У них печатаются Джон Апдайк, Дорис Лессинг, Джон Чивер — все знаменитости!
— Невероятно! — Он качает головой, пораженный ее осведомленностью. — Ты так легко произносишь все эти имена.
— Да ты сам скоро будешь ориентироваться не хуже меня. Литература — такой же бизнес, как любой другой. Я научу тебя основам в два счета.
Она опускает глаза. Такие слова, как «научу», ей нелегко даются. Ей скорее свойственно впитывать, а точнее, высасывать жизненные соки из тех, кто на данный момент становится ее жертвой.
Она беспокойно проводит рукой по волосам. Сегодня она истратила целый флакон лака, чтобы соорудить прическу в стиле начала века — все волосы зачесаны вверх, а по бокам выпускаются длинные тонкие спиралеобразные завиточки.
— Разумеется, надо все это еще хорошенько скомпоновать, но я уверена — книга будет бестселлером.
