- Болезненное мочеиспускание?
Кивает.
- Зуд и жжение в уретре?
Оглядываюсь на проход, ведущий к приёмным комнатам – не идёт ли кто из наших докторов: все эти вопросы имеет право задавать только врач и только в интимной обстановке врачебного уединения.
- Гнойные выделения?
Кивает. Глаза становятся больше, как и зрачки.
- В каком количестве?
- В большом количестве.
- Повышение температуры тела, боли при акте дефекации?
Меня несёт на крыльях злорадства. Причём на всех парах, да так, что я уже генерирую вопросы, которых нет и в принципе не могло быть в анкете:
- Вступали ли Вы в половые связи с представительницами древнейшей профессии? - и меня даже не смущает пафосность формулировки моего «опросника».
- Кай? Ты уже здесь? Почему не позвонил, сынок?
Мать моя женщина… Вернее, эта женщина и в буквальном смысле моё прямое начальство – его мать?
Пока я, уже даже не рефлексируя по поводу концентрации красного и буйства его оттенков на моём лице, прикрываю одной рукой глаза, а другой сминаю листок опросника, Миссис Керрфут подплывает всей необъятностью своей фигуры к Каю и тянется с поцелуем. Он вынужден согнуться едва ли не вдвое, чтобы её губы имели шанс дотянуться до его щеки.
- Мам, я тороплюсь, - протягивает ей автомобильные ключи. – Всё сделали, я проверил – прогнал её по первому шоссе, стука больше нет. Масло поменяли, прокладки, заменили колодки, проверили тормоза. Пользуйся.
- Спасибо, сынок! Выручил. Зайди ко мне хоть поешь!
- Нет, я серьёзно опаздываю. Да и Лейф с Олсоном ждут в машине, я же твою гнал.
- Хорошо, хорошо! В воскресенье жду вас с Дженной к обеду. Не забудь!
- Хорошо.
И, уже звеня колокольчиками входной двери, Кай Керрфут словно бы невзначай вспоминает обо мне:
- Пока! На приём заскочу как-нибудь в другой раз, - подмигивает.
Но меня всё это совершенно уже не волнует, потому что в голове застряло только одно имя:
Дженна… Значит, Дженна.
Глава 3. Первая вечеринка или месть, которой нет
Семнадцать лет назад
The Verve - Bitter Sweet Symphony
В школе я мечтала о пробирках, мне казалось, нет занятия интереснее, чем разглядывать под микроскопом живые клетки, находить аномалии, патологии, проводить исследования. В итоге, поступила на факультет биологии. Именно там я и повстречала Адити - мою первую настоящую подругу. Мы не просто не были похожи, а будто прибыли на Землю с разных планет, однако, каким-то странным и даже чудесным образом не только говорили на одном языке, но и очутились в одной комнате общежития.
Наша дружба началась с диалога:
- Почему ты не снимаешь с шеи этот платок? Жарко же!
На прямолинейный вопрос даю чистосердечный ответ:
- Потому что в этом месте у меня уродливый шрам - не хочу пугать общественность.
- Дай посмотреть.
Я развязываю шёлковый шарф и выгибаю шею так, чтобы любопытству было удобнее себя удовлетворять.
- Чёрт, это круто. Реально круто!
- Ты считаешь? - удивляюсь её горящим глазам.
- Ты же девушка с изюминкой! Парням нравится защищать слабых. А ты с этим отпечатком чего бы там ни было выглядишь так, будто именно тебе эта забота нужнее всех! Я Адити, - протягивает руку. – Тебе больше нравится кровать у стены или у окна?
- Ты серьёзно мне уступишь?
- Почему нет?
- Когда-нибудь ты уступишь мне в чём-нибудь для меня важном, - подмигивает.
Походы на вечеринки, все до единого, были моими ей уступками. Я не знала, какую цель преследовала Адити, таская меня на них, но она не могла и предположить степень моих мучений всякий раз, как я оказывалась в замкнутом пространстве, громыхающем музыкой и набитом незнакомыми людьми. Поэтому мои уступки случались крайне редко и только по той причине, что являлись частью моего собственного «Плана Социализации».
- Викки, только ты своей непорочностью способна удержать меня от очередного грехопадения! – восклицает в одно прекрасное июльское воскресенье Адити. - Только оденься по-человечески!
В результате долгих и мучительных споров мы сходимся на джинсах и блузке. Но когда Адити предъявляет мне жёлтые босоножки на высоченной танкетке с заявлением: «Твой рост может заинтересовать только педофилов!», у меня возникают подозрения, что миссия моя заключается вовсе не в избегании секса, а в удвоении его количества. Как бы там ни было, я соглашаюсь. Причин у меня для этого масса, и Адити совершенно не обязательно о них знать.
Это была не первая в моей жизни вечеринка, но совершенно точно первая настоящая, когда хитросплетения человеческих симпатий внезапно становятся частью тебя - ты больше не аутсайдер.
В квартире на тринадцатом этаже новой стеклянной высотки, расположенной в одном из недешёвых районов Большого Ванкувера - Китсилано, я сразу чувствую себя не в своей тарелке. На подобных мероприятиях со мной никогда не случается ничего хорошего.
Я слышу голос. Среди всей какофонии звуков – орущей бестолковой музыки, смеха, возгласов, монотонного гула чьих-то историй, мои уши улавливают один особенный мужской голос. Необычный. Он громкий и глубокий, даже где-то грудной, но главное – терзающий нечто первобытное во мне своим тембром и породистым британским произношением. Такими голосами говорят рекламы дорогих автомобилей.
Мои глаза рыщут в толпе, шарят и находят… ну конечно! В моей жизни не бывает простых случайностей, только сложные. Я не знаю, о чём они говорят, и успеваю выхватить лишь отрывок беседы:
- Женщина умеет творить магию и красоту, её любовь - это солнечный зайчик, отражение света в воде, - говорит парень с татуировкой не злой, но опасной собаки на плече.
- Как это, Лейф?
- На самом деле, проще некуда: мужчина - солнце, женщина - вода, если солнце светит, его отражение в воде расцвечивает их мир бликами.
Лейф обнимает свободной рукой сидящую рядом симпатичную девушку и кивает в сторону монитора, показывающего сменяющиеся изображения очертаний обнажённой пары – ничего пошлого, всё скрыто бледными цветными пятнами.
- Если светит… - повторяет за ним девушка с волосами, похожими на паклю.
- Да, Дженни, только если солнце светит, вода даёт жизнь.
Дженни... Я сразу обратила внимание на её волосы: какая-то пародия на кудри. Волосы ведь тоже вьются по-разному, у Дженны настолько мелко и некрасиво, что её локоны, скорее, не локоны, а тусклые спутанные дреды. Вероятнее всего, она использует какую-нибудь выпрямляющую химию, чем только усугубляет ситуацию.
- Каким светом будет светить твоё солнце, если вода плеснёт в тебя предательством? – негромко интересуется британский акцент.
Не в шумной квартире в целом, но в этом тесном кружке сидящих на диванах людей виснет неловкая пауза. И мой незнакомец продолжает:
- Если не знаешь, что ответить, я помогу: сначала будет один большой «пшшшшшшш», - он разводит руками, - потом несколько столетий ядерной ночи. В конце, если повезёт - очень тусклый свет. Потому что светить у тебя больше нет ни сил, ни желания.
- Люди ошибаются, Кай! Никто не безупречен, такие вещи случаются…
- Всему виной свободная любовь, свободные отношения, эмансипация, опять же – не мы это придумали, Кай! Скажи нашим родителям «спасибо»! – предлагает свой вариант Лейф. - Верность, честь и порядочность уже давно стали атрибутами рыцарской эпохи. Женщины равны в правах с мужчинами, все хотят секса и все хотят разнообразия…
- Иногда нужно прощать, а в отдельных случаях это жизненно необходимо! – выдаёт красивая черноволосая девушка. – Ситуации бывают разные, и знаешь, я бы выбрала любовь и время рядом с любимым, а не принципы, которые делают всех несчастными.
Кай молчит, затем с неподдельной тяжестью в голосе выдаёт:
- Думаешь, так ты будешь счастлива? Предательство убивает всё. Предательство уничтожает всё. Предательство нельзя прощать! НИКОГДА НЕЛЬЗЯ ПРОЩАТЬ!
