- Я рада им быть, - произносит она совсем тихо, скорее для него одного, нежели для публики.
Я в смущении отвожу глаза: есть в этих ребятах что-то особенное. Их умение любить, должно быть, самоотдача, с которой они это делает, бескорыстие и нежность, от которых мне всегда не по себе. Я так не умею. По крайней мере, с Карлом у нас так ничего и не получилось... А теперь поздно и говорить.
- Итак, - фрау Риттерсбах выставляет на середину комнаты доску с расписанными пунктами нашего плана, - знакомство Эмили с объектом состоялось, и мы можем смело вычеркивать первый пункт. - Это она и делает с помощью черного маркера.
Алекс интересуется
- Как все прошло? - и я невольно морщусь, не в силах сдержать изобличающую мимику.
Он с пониманием качает головой, мол, мне очень жаль, милая Эмили, только не я ли тебя предупреждал. И вслух:
- Хорошо, что еще жива осталась. Должно быть, он пожалел тебя ради Ангелики. - И в сторону фрау Риттерсбах: - Вы уверены, что наш план сработает? - И заметив, должно быть, ее нахмуренные брови, как бы оправдывается: - Мне просто жаль мучить Эмили. Она, в конце концов, ни в чем не виновата.
Хайди Риттерсбах с надеждой глядит в мою сторону:
- Но она вовсе не против помочь нам, не так ли, милая? - спрашивает она.
И я, конечно же, подтверждаю ее слова. Я слишком многим обязана Кристине и остальным турбобабулям, чтобы теперь пойти на попятный. Хотя, не скрою, именно так и хочется поступить...
В этот момент разносится трель дверного звонка.
Мое сердце снова пускается в пляс... Остальные тоже подбираются, словно воины перед началом жестокой битвы. Кристина встает с дивана и манит меня за собой: теперь это точно Юлиан, а, значит, нам предстоит разыграть маленький концерт.
- Это он, - шепчет она мне, выглядывая в глазок. - Приготовься.
Так, главное не грохнуться в обморок: что-то я совершенно на нервах. Даже в затылке ломит...
- Добрый день, молодой человек, - произносит фрау Хаубнер, распахивая дверь. Окидывает Юлиана (а на пороге именно он) оценивающим взглядом и осведомляется: - Что-то продаете или как?
Слышу насмешку в голосе парня, когда он отзывается своим:
- Неужели я похож на торгаша? Не смешите меня, право слово. - И спрашивает: - Эмили Веллер здесь живет?
- Эмили Веллер? - абсолютно натурально удивляется Кристина. - Вы, что же, ее дружок? Тот самый, что заделал ребенка и бросил бедняжку в интересном положении? - Ее голос становится почти угрожающим. Ей бы на сцене играть, так здорово у нее выходит! - Если это действительно вы, - продолжает она, - то потрудитесь позаботиться о девочке с ребенком... По крайне мере, подыщите им хорошее жилье. Сегодня я пустила ее в последний раз: я, знаете ли, не в том возрасте, чтобы целыми днями выслушивать детское нытье. Голова просто раскалывается... - И кличет меня: - Эмили, тут безответственный папаша явился. Тебя ищет! Поторопись.
Я выступаю вперед и слышу, как Юлиан произносит:
- Никакой я вам не папаша. Я не такой дурак, чтобы заводить ребенка от какой-то левой девчонки... На вот, - он протягивает мне якобы случайно оброненное удостоверение личности, - нашел на своем пороге. Ты мало того, что захватчица, так еще и убийственно безалаберна. Скажи спасибо, что я возвращаю его тебе.
И я произношу:
- Спасибо. - Голос такой писклявый, что я сама его еле слышу. Не удивительно, что парень презрительно кривится, отступая на шаг назад.
- Так ты ее не забираешь? - осведомляется фрау Хаубнер недовольным голосом. - Завтра я выставлю ее за дверь, так и знай.
Юлиан улыбается: должно быть, счастлив, что это не его проблемы - мои. Так он, впрочем, и говорит:
- Она знала, на что шла, обзаводясь своим писклявым довеском, так что пусть сама и выкручивается. А я тут не при чем... - Он поднимает руки ладонями вверх и продолжает отступать к лестнице. Через мгновение его уже нет: только быстрые шаги доносятся с нижнего лестничного пролета.
Мы с Кристиной молча переглядываемся, а Хайди Риттерсбах, выступив из-за угла, со знанием дела произносит:
- Похоже, придется применить тяжелую артиллерию. - И она в очередной раз похлопывает меня по спине.
3 глава. Юлиан
Девушка под боком - та, имени, которой я даже не удосужился узнать - тычет меня рукой.
- Телефон звонит, - хрипит она спросонья. - Ответишь?
Выругиваюсь, пытаясь нащупать смартфон на прикроватном столике. Кому пришло в голову звонить посреди ночи? Так и прибил бы, честное слово.
- Алло? - буквально рычу в телефонную трубку, давая понять незадачливому абоненту всю силу своего негодования.
И тот спрашивает:
- Юлиан Рупперт?
- Да, это я, черт возьми. Кто вы такой и что вам от меня нужно?
- Офицер Винтерхолер, - отвечает невозмутимый голос, - полиция Мюнхена. Я звоню вам по поводу Эмили Веллер, знаете такую?
- Впервые слышу, - кидаю, не задумываясь, почти готовый нажать кнопку отбоя, однако слова офицера останавливают меня.
- А вот она, похоже, хорошо вас знает, молодой человек. Г оворит, вы отец ее ребенка и вышвырнули ее на улицу, не особо заботясь об их с дочерью благополучии...
Я почти теряю дар речи от возмущения, даже рот приоткрываю, не в силах выдать что-то хоть минимально похожее на связную речь. А потом меня прорывает:
- Вы, наверное, шутите?! - ору во весь голос, не особо заботясь о приличиях. - Эта девка обманом пробралась в мой дом, а теперь еще и ребенка впаривает. Да пошла она знаете куда...
Мужской голос с другого конца телефонной трубки убийственно невозмутим:
- Так, значит, вы все-таки знаете эту девушку? А минуту назад уверяли в обратном. - И другим, более угрожающим тоном: - Лучше бы вам приехать в полицейский участок, герр Рупперт, и забрать свою девушку домой. Если вы этого не сделаете, - он выдерживает многозначительную паузу, - последствия могут быть не самыми приятными для вас обоих. - И он называет мне адрес полицейского участка.
- Это не мой ребенок! - единственное, что успеваю прорычать я прежде, чем телефонные гудки раздаются прямо у моего уха.
Вот ведь лживая корова, сказала, что я отец ее ребенка... С такими, как она, вечно одни проблемы! Хлопают своими невинными глазищами, а потом - бац! - примите и распишитесь. Нет, со мной этот номер не пройдет... Еще посмотрим, кто кого.
Выталкиваю сонную клушу из своей постели и велю ей убираться. Она вся такая помятая со сна, расхристанная, с размазанной под глазами тушью - отвратительная, одним словом.
Хочется запустить в нее вот хотя бы туфлей, изгоняя, словно мерзкого таракана, а она еще канючит телефончик и мечтает сговориться о новой встрече.
Никогда!
Может и не надеяться.
- Пошла вон! - ору на всю квартиру, натягивая джинсы и футболку. А потом с размаху луплю кулаком по дверце шифоньера... Резкая боль огненным всполохом проходит от костяшек до предплечья, и я рычу, не в силах снести этого молча.
И все из-за этой девки с ребенком, будь она трижды проклята!
Уже выходя из квартиры, смотрю на часы: половина пятого утра. Что, спрашивается, она делала на улице в это время? Каким образом оказалась в полицейском участке?
От каждого нового вопроса я закипаю с удвоенной силой и несусь по просыпающимся улицам города, подобно ангелу-мстителю, готовому убивать.
Ну, Эмили Веллер, берегись!
Выяснив по какому делу я явился, меня ведут в отдельный кабинет. Там я и вижу ее, девицу с ребенком, сидящую на стуле и глядящую на меня лишь слегка виноватым взглядом. Словно и не она вовсе выдернула меня из постели посреди ночи и не заставила тащиться через весь город ради выяснения заведомого бредового факта: факта моего мнимого отцовства.
Все в ее кажущемся облике пай-девочки вызывает во мне раздражение: и эти голубые глазища под черными бровями, и забранные в хвост волосы неопределенного каштановобезобразного цвета, даже ее обтянутые малиновыми колготками ноги вызывает во мне приступ изжоги. Иррациональный, но самый что ни на есть натуральный! Я уж не говорю о ее груди, при воспоминании о которой я мысленно сжимаюсь... Она неизменно ассоциируется с маленькими детскими губами, вцепившимися в ареолу ее соска.
