Когда я нажимаю на клавишу, появляется еще одна фотография. Я смотрю на тот же грузовик, но сзади. Он припаркован посреди травянистого поля, а его задние двери широко открыты.
Внутри пусто.
— Они оставили груз в сельской местности примерно в тридцати минутах езды от города, а потом отогнали и бросили грузовик. Множественные следы шин в поле говорят о том, что несколько небольших транспортных средств разобрали добро.
Мне без разницы, как он обнаружил грузовик в поле, как взломал камеры возле соседнего склада, но кое-что меня очень интересует.
— Куда разъехались оттуда эти небольшие машины?
— Без понятия. — Я удивлен. — Они отключили все дорожные камеры в радиусе нескольких миль от этого поля.
Похоже, он впечатлен, что меня раздражает.
— Так взломай спутник, чтобы узнать, куда они направились!
Деклан моргает.
Похоже, все самое сложное придется делать самому.
— Забудь. Я все еще не понимаю, почему подгузники. У меня есть более ценное барахло.
— Если они вообще знают, кто именно владелец фабрики. — Его сотовый телефон пиликает. Он достает его из кармана, смотрит на него и хмурится.
— В чем дело?
Вместо ответа он встает и подбирается к кофейному столику у дивана в другом конце комнаты. Берет пульт от телевизора, нажимает на кнопку и включает местный новостной канал.
Перед входом в здание из красного кирпича явно бюджетного учреждения жизнерадостная блондинка-репортер ослепляет экран.
— И другие новости. Сегодня вечером нас радует трогательная история о щедрости человеческого духа. Как мы сообщали в прошлом месяце, пожар уничтожил складское помещение Центра нуждающихся новорожденных в Бостоне. Центр бесплатно предоставляет предметы первой необходимости учреждениям и больницам, которые выхаживают недоношенных, больных или обездоленных новорожденных по всей территории Соединенных Штатов.
Поскольку это место являлось главным распределительным узлом для критически необходимых поставок, пожар стал особенно разрушительным. Но сегодня анонимный благотворитель подарил организации две тысячи коробок подгузников, чтобы восполнить их потери.
Помимо этого, было пожертвовано большое количество смесей, одежды, одеял и игрушек. Мы не знаем, кто этот анонимный филантроп, но Мерил Хопкинс, президент благотворительного фонда, назвала его ангелом. Джон, возвращаемся к тебе в студию.
Деклан выключает телевизор и поворачивает ко мне. Он явно в шоке.
— Вор-филантроп? Ничего не понимаю.
— И я. Кстати, у Лиама есть еще компании, связанные с товарами для новорожденных?
— Нет.
Я обдумываю это с минуту, в равной степени обескураженный и заинтригованный.
Пара женщин-воришек врывается на склад и угоняет грузовик с подгузниками. При поимке им грозит обвинение в крупной краже с возможным максимальным приговором в тридцать лет тюрьмы, несмотря на добрые намерения.
На хрена так рисковать?
А как насчет других вещей, одежды, еды и игрушек? Если их тоже украли, то кража подгузников была частью более масштабной, организованной операции. Операции, на планирование которой ушли недели или месяцы.
И все это за просто так?
В этом нет никакого смысла.
Никто в здравом уме не пойдет на такой риск с нулевым вознаграждением. Если воры охотились не за деньгами, то определенно за чем-то другим.
Потому что если я что-то и знаю наверняка о человеческой природе, так это то, что человек, который не мотивирован жадностью, обычно мотивирован чем-то гораздо более темным.
Например, жаждой власти.
Например, желанием отомстить. С этими вещами я слишком хорошо знаком.
Когда я начинаю быстро и жестко печатать на клавиатуре своего компьютера, Деклан говорит:
— Что ты делаешь?
— Собираюсь на охоту.
Как только сайт Министерства обороны погружается, я приступаю к работе.
Спрятались вы или нет, воры, я иду.
ГЛАВА 3
Джули
Когда я снова оглядываюсь через плечо, Фин раздраженно вздыхает.
— Может, ты прекратишь это делать? Ты действуешь мне на нервы.
Я бормочу извинения и делаю еще один глоток «Маргариты», но не могу избавиться от ощущения, что за мной следят.
Если учесть, что выросла я под постоянным контролем нескольких десятков телохранителей, учителей и нянь, это чувство мне отлично знакомо.
Именно поэтому я такая дерганная, хотя должна праздновать.
Фин и Макс, которые сидят по обе стороны от меня за высоким столиком в шумном, переполненном баре «Ла Фиеста», не разделяют моего волнения. Они улыбаются и смеются, флиртуя с симпатичным барменом, за что тот продолжает присылать бесплатные напитки.
Все как обычно. Я — счастливая обладательница яркого света, который производят мои подруги (отсюда и бесплатные напитки), но если бы я оказалась здесь одна, то платила бы сама.
Не потому, что я уродина или что-то в этом роде. Правда, по сравнению с пышной, сладостной красотой Фин и острой, жесткой девичьей сексуальной привлекательностью Макс, я так же интересна, как подошва ботинка.
Это связано с той же причиной, по которой я ношу мешковатую одежду, не пользуюсь косметикой и отзываюсь на фальшивую фамилию: чтобы слиться с толпой. Чтобы раствориться на заднем плане.
Внимание — это последнее, чего я хочу.
Внимание означает вопросы, а вопросы означают ответы, а ответы — особенно правдивые — это то, что я никогда не даю.
Внимание для девушки вроде меня может быть опасным.
Смертельно опасным.
Поэтому я держу голову опущенной, рот закрытым и остаюсь настолько холодной и отстраненной, насколько это возможно, даже когда хохотушки рядом вызывают спонтанную эрекцию вокруг себя.
— Может, уберешь от меня свои штучки? — сердито говорю я, указывая рукой на ее грудь. Хотела бы я, чтобы Фин не испытывала такой любви к блузке с глубоким вырезом. — Они чуть ли не в моей сальсе.
Я отодвигаю тарелку из-под ее нависших грудей, беру лепешку из корзинки в центре стола и макаю ее в соус. Затем кладу ее в рот, наслаждаясь пряным вкусом и хрустом.
Фин безмятежно улыбается.
— Я знаю, тебе это трудно понять, второй размер, но девочкам нужен свежий воздух.
