Вместо этого она пожертвовала своей свободой ради моей. Сейчас она будет в бегах. Никогда не сможет обосноваться на одном месте надолго, пока ее разыскивает полиция.
А я?
Я должна уехать в Атланту и начать новую жизнь, подальше от ошибок, которые моя мама только что похоронила за меня.
Я резко встряхиваю головой, чтобы прогнать воспоминания, но это не останавливает мурашки, ползущие по спине.
Несмотря на то, как я была накачана наркотиками на следующий день после аварии, я все еще помню все, что Дженн сказала мне с поразительной ясностью.
Я стараюсь не думать об этом так много, как могу, но время от времени воспоминания с ревом всплывают на первый план в моем сознании, вызванные вещами, которых я не всегда ожидаю.
Я не удивлена, что это произошло сейчас. Ситуации слишком похожи, и воспоминания все больше требуют моего внимания.
Директор Олдридж и миссис Уилмер покинули комнату несколько минут назад, и я была одна, ничто не отвлекало меня от моих тревожных мыслей, кроме мертвых воспоминаний, записки и фотографии девушки, которая подозрительно похожа на меня, точно так же как выглядит Дженн.
Или, по крайней мере, как она, должно быть, выглядела до того, как начала утверждать, что крэк был вкусным, а таблетки были ее любимым вкусом кегельбанов.
Моя паника удвоилась, и мое колено бегает вверх и вниз так сильно, что вибрирует стол. Я не думаю, что смогу больше ждать. Черт возьми, это сводит меня с ума. Я чувствую, что все ближе и ближе подхожу к полному и тотальному краху, и я цепляюсь за свое здравомыслие кончиками пальцев, но оно ускользает с каждым проходящим мгновением.
Я не могу перестать думать о своей маме и о Джеймсе. О Дилане и о том, что могло бы быть, если бы все не пошло так наперекосяк. Я беспокоюсь о Сэйнте и Лиаме, мое прошлое и настоящее смешиваются и сливаются воедино, пока я не перестаю понимать, каким воспоминаниям где место.
Вот каково это, сойти с ума?
Такое чувство, что мой мозг плавится.
Наконец дверь в конференц-зал распахивается, и входят два сотрудника полиции кампуса. Как и парень, который привел меня сюда, это только заставляет меня немного взять себя в руки.
— Я ничего не делала, — выпаливаю я, как сделал бы гребаный виноватый человек. — Пожалуйста, мне нужно позвонить моему опекуну.
Один из офицеров, пожилой мужчина с седеющей бородой и усами, поднимает руку, как будто пытается успокоить пугливое животное.
— Успокойтесь, мисс Эллис. Никто вас ни в чем не обвиняет. Мы просто пытаемся собрать воедино то, что произошло сегодня вечером. Меня зовут офицер Фэллон, а это офицер Мейерс. — Он кивает своему мрачному напарнику с рыжеватыми волосами. — У нас просто есть несколько вопросов, которые мы хотим вам задать.
Чушь собачья. Я не идиотка.
Они не изолируют кого-то, как они сделали со мной, и не позволяют им томиться в своем собственном беспокойстве, если они не готовы допрашивать, пока кто-то не сломается. Они хотят, чтобы я была слабой и сумасшедшей, чтобы мной было легче манипулировать.
Я не могу доставить им такого удовольствия.
Я не буду.
— Мисс Эллис, не могли бы вы рассказать нам, где вы были этим вечером? — Офицер Мейерс, который выглядит намного моложе Фэллона, спрашивает, нахмурив брови.
Этот вопрос почти подтверждает мои подозрения, и я облизываю губы кончиком языка, прежде чем спросить: — Зачем вам нужно знать мое местонахождение, если меня ни в чем не обвиняют?
Брови Мейерса взлетают к его залысинам, и офицер Фэллон, кажется, слегка озадачен моим ответом.
— Пожалуйста, Мэллори. Мы просто пытаемся получить полную картину ночи, как я уже сказал, — говорит офицер Фэллон тоном, который, я знаю, должен быть успокаивающим, но это только выводит меня из себя.
Часть моего страха тает, когда моя ярость закипает все сильнее.
— Я была в бассейне, — выдавливаю я, складывая руки на груди и сверля их обоих взглядом.
— В бассейне? Он не открыт для студентов в ночное время, — указывает Майерс, занимая одно из свободных мест напротив меня. Он выглядит самодовольным и самоуверенным.
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, затем отпускаю ее. — Я пробралась внутрь. — Я выберу вторжение в любое место, каждый день, но не поджог.
— Ты пробралась туда тайком?
Это снова Фэллон, и на этот раз его тон не такой успокаивающий. Он все еще стоит, прислонившись к стене позади своего партнера, скрестив руки на груди, и у меня возникает ощущение, что от него будет сложнее увернуться, чем от его партнера.
— Ты была одна?
Мои ноздри раздуваются, когда я чую ловушку, которую они пытаются расставить для меня.
— Да, — неохотно отвечаю я, зная, что у меня нет надежного алиби. Без кого - то, кто мог бы меня поддержать, у них нет причин мне верить. Я была одна, в той части кампуса, которая должна быть заперта и закрыта в нерабочее время. В их глазах у меня на лбу большими красными буквами написано слово ВИНОВНА.
— Это ... далеко не идеально, мисс Эллис.
Я переключаю свое внимание обратно на офицера Майерса, который, похоже, вот - вот рассмеется надо мной. — Я уверен, что вы хорошо осведомлены об отсутствии камер в спортивном комплексе.
Да. Вот почему он был моим убежищем весь год.
— Почему это имеет значение, если меня ни в чем не обвиняют? — Отстреливаюсь я. Это сложнее, чем разговаривать с копами дома. По крайней мере, они пожалели меня из-за моей мамы-наркоманки.
— Давайте не будем забегать вперед. — Офицер Фэллон все еще пытается играть роль миротворца, а это значит, что офицер Мейерс попытается совершить убийство.
Конечно же, следующие слова, которые он произнес: —Несколько студентов вышли вперед, утверждая, что видели, как вы угрожали Сэйнту Анжеллу сегодня вечером.
Вот оно. Удар который я ждала, но не ожидала, что он подкосит меня так сильно.
Если они спрашивают о том, что я сказала Сэйнту, это действительно может означать только одно.
Он был в здании, когда оно загорелось.
Он мертв.
Сэйнт мертв.
Мои плечи сгибаются вперед, и грубый шум вырывается из меня, когда мое сердце разбивается вдребезги. Это единственный способ описать ужасную боль, которую я чувствую в груди, когда осознаю, что Сэйнт ушел.
Потрясающе.
Черт, почему это так больно? Этот ублюдок сделал меня несчастной на протяжении большей части наших отношений. Он чуть не разрушил то, что осталось от моей жизни, своим трюком на ассамблее.
Но он также заставил меня чувствовать себя потрясающе. Нужной и желанной, когда мы лежали в постели и разговаривали до утра. Раскрывая наши секреты и мечты.
Он заставил меня чувствовать себя защищенной, когда так публично заявил обо мне на балу-маскараде. Заставил меня почувствовать, что ему было не наплевать, когда он вмешивался во время проб. Он заставил меня почувствовать то, чего я никогда не чувствовала ни с кем другим за всю свою жизнь, даже с Диланом.
Я не могу сказать, что любила его. Думаю, было слишком много ненависти, чтобы мы когда-либо по-настоящему любили друг друга, но я заботилась о нем. Теперь я могу признаться в этом себе, и, боже, как бы я хотела сказать ему это лицом к лицу.
Как бы мне хотелось также послать его к черту.
Комната снова кружится вокруг меня, и я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме агонии, вибрирующей во мне. Я борюсь за то, чтобы держать себя в руках, потому что сейчас я не могу сломаться. Не перед этими придурками. В конце концов, это то, чего они хотят. Я, сломленная и слабая, поэтому я стану более податлива к их пытливым вопросам и требованиям.
Сэйнт был бы в ярости на меня, если бы я позволила им запугать меня и заставить подчиниться. Он сказал бы мне, что только он может сломить меня.
Раздавить и подчинить меня своей воле.
Любой другой, кто попытался бы сделать то же самое, играл бы с его игрушкой, а он был не из тех, кто любит делиться.
Неважно, сколько раз я говорила ему, что не являюсь объектом, которым он может владеть, он просто одаривал меня своей ухмылкой и все равно заявлял на меня права.
