– Бушь яичко? – протягивает мне.
– Правильно говорить яйцо, ибо яички – это несколько другое, сами знаете что. И нет, спасибо, не буду.
– Да и будешь вместо бушь. Ты – училка?
– Нет, я не учительница. Приятного аппетита, – как можно доброжелательнее произношу я.
М-да... мне бы поучиться раскрепощенности у этого мужчины. Он, совершенно не стесняясь, кладет яйца на одноразовую тарелку и продолжает раскладывать остальную еду: бутерброды, огурцы, помидоры, курицу. Открывает горошек в банке и следом… коньяк. Наливает напиток в одноразовый стаканчик и выпивает залпом. Супер, он еще и алкоголик. И тут во мне просыпается та самая бабка. Ну нельзя так! Это против правил.
– Распитие алкогольных напитков в поезде запрещено. Исключение составляет вагон-ресторан. Уберите, пожалуйста, алкоголь, Владимир.
– Нет.
– Если сейчас же не уберете, я обращусь к проводнику, – на мои слова Владимир закрывает глаза и шумно вдыхает, при этом совершенно точно я вижу, как он беззвучно называет меня собакой женского пола. Ну и пусть. Мне не привыкать. Однако, бутылку он все равно не убирает, а наливает очередную порцию коньяка.
Выжидаю я еще несколько секунд, а затем встаю с места и выхожу из купе. Через несколько минут я возвращаюсь с проводником. И нет, мне не стыдно. К моему удивлению, мой попутчик даже и не подумал убрать алкоголь. Через несколько секунд после короткой беседы, он выходит из купе вместе с проводником. Возвращается буквально через пару минут донельзя веселым.
А дальше происходит то, чего я уж точно не ожидала. Он начинает раздеваться. Снимает футболку, являя свету свой обнаженный, надо сказать, очень даже привлекательный торс для сорокалетнего мужчины. Да в принципе и без возраста он хорошо сложен. Однако проблема состоит в том, что на футболке дело не закончилось, он начал снимать с себя джинсы. Мамочки, у него еще и голень в татуировках! Какой кошмар, Господи. Только спустя несколько секунд до меня дошло, что он остался в одних носках и трусах.
– Что-то не так, Елена Петровна?
– Зачем вы это сделали?
– Реализую все твои тайные влажные мечты. Шутка, – быстро добавляет он, присаживаясь на свое место. – Жарко здесь, вот и разделся, – самое удивительное, что здесь и в правду очень жарко. Топят так, как будто за окном минус двадцать.
– Это неприлично, – буркаю себе под нос, наблюдая за тем, как Владимир подносит ко рту бутерброд. Ест аппетитно, к счастью, даже не чавкает. Однако лучше бы это, чем то, что я узрела, когда в один момент он мне широко улыбнулся.
Господи, у него еще и передний зуб серебряный! Спасибо тебе Боженька за белорусского татуированного алкоголика зека-сантехника с серебряным зубом – Вову Вагина. Это лучший подарок в моей жизни.
– Бутерброд? – вновь протягивает мне еду. Если быть честной перед самой собой, – сэндвич выглядит аппетитным. С очень вредной, наверняка, вкусной колбасой, помидором, сыром и майонезом. Я не могу себе такое позволить, ибо склонна к полноте. Да и вредно есть такое. Увы, даже сбежав от мужа и родителей, по прошествии почти девяти лет, я так и не научилась жить как большинство свободных нормальных людей. Почему-то не могу себе позволить такой сэндвич.
– Благодарю. Я не голодна. К тому же, я не ем такую вредную еду.
– Не пойму, ты либо недотраханная, либо голодная. Или… голодная и недотраханная? – я всякое могла ожидать от такого человека, но чтобы такое?! Нет! У меня не получается вымолвить ни слова. За свои двадцать девять лет я ни разу не произнесла ни одного матерного слова. Это некрасиво, неприлично и просто отвратительно. Вот только сейчас мне впервые хочется от души ругнуться, потому что обидно. И пусть это тысячу раз правда, так с людьми разговаривать нельзя!
Не знаю, как выдержала и ничего не ответила. Хотя, я та еще терпила, нет в этом ничего удивительного.
– Вы бы так на горошек не налегали, Владимир. Нам тут вместе ночевать.
– Пердечный приступ мне не грозит, у меня хороший ЖКТ. А если и да, я в это время буду спать.
– Если что я вас разбужу.
– Попробуй. А заодно и проводника ночью позови зафиксировать неподобающее поведение моего организма, – ясно – обиделся. Что в принципе логично. От того и меня в ответ словесно оскорбил. Один-один. Вот только он мужчина и просто обязан мне уступить.
Когда в очередной раз Владимир, прожевав сэндвич, мне улыбнулся, сверкнув серебряным зубом, до меня вдруг дошло!
– Что? – первым нарушает молчание мой попутчик.
– Показалось, что у вас передний зуб – серебряный.
– И?
– Присмотрелась. Ан, нет, всего лишь застряла фольга от сэндвича.
– Спасибо, что предупредила.
– Не за что.
Владимир цыкает, а затем выплевывает фольгу. Аккурат на мою белоснежную рубашку…
Глава 3
Сам не понял, как это произошло. Самопроизвольно. А может, это просто желание увидеть на что способна чопорная мадемуазель, когда какой-то зек сантехник обесчестил ее донельзя белоснежную рубашку. Стоило только взглянуть на лицо Елены, как стало плевать на последствия. Кайф. Она совершенно точно возмущена. Ее вздымающиеся крылья носа передают мне пламенный привет, голубые глаза готовы выкатиться из орбит, а грудь из-за глубокого дыхания так и норовит вырваться из рубашки. Если Елена, мать ее Петровна, сейчас еще и матюгнется, то я прям тут же кончу. Однако, спустя несколько секунд непрерывного танца крыльев ее носа, я понял, что на это она тупо не способна. Она просто потеряла дар речи. Схватив со стола салфетку, резко приподнимаюсь с сиденья.
– Бога ради, Елена Петровна, прости, – наигранно взволнованно произношу я, усаживаясь рядом с ней. – Я сейчас все исправлю, – тяну руку к блузке опешившей Лены. Сам не знаю, что планировал сделать. Убрать кусок фольги само собой. А вот откровенно тереть пальцами уже без салфетки ее блузку, в реале тупо трогать ее грудь, как бы – нет. Ключевое – «как бы». Одно могу сказать точно – у Петровны лифчик без поролона, скорее всего кружевной. И грудь имеется, несмотря на худощавое, с виду, телосложение.
– Что вы делаете? – наконец первая произносит Елена.
– Натираю, – ляпнул первое, что пришло на ум. Собственно, все так и есть – я тру ее грудь.
– А что вы натираете?
– Я свою слюну затираю, – спокойно произношу я, пристально наблюдая за выражением ее лица.
– Я не лампа Алладина, из меня Джин не выйдет, – еле сдерживаясь, произносит она.
– Я в курсе, – как болван произношу я, не отводя взгляд от ее лица. Да, голубые глазища у нее охренеть какие красивые. Это, как ни странно, первое, что я в ней приметил, хотя никогда в жизни, в принципе, не обращал внимания на такую чушь. Да я даже не знаю какого цвета глаза у бывшей жены, хотя провел с ней бок о бок пять лет. Из раздумий меня вырывает хлесткий и очень болезненный удар Лены по моей руке.
– Это как бы мой рабочий инструмент, Елена Петровна. Я попрошу быть аккуратнее, – убираю руку, изображая страдальческую гримасу.
– Я тоже. Статья сто тридцать три УК РФ, знаете о такой? Понуждение лица к половому сношению или совершению иных действий сексуального характера.
– Побойся Бога, Елена, какие еще половые сношения. Я всего лишь тер твою блузку.
– Такие действия, согласно сто тридцать третьей статье, наказываются штрафом в размере до ста двадцати тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до одного года, либо обязательными работами на срок до четырехсот восьмидесяти часов, либо исправительными работами на срок до двух лет, либо принудительными работами на срок до одного года, либо лишением свободы на тот же срок, – на одном дыхании произнесла эта зануда. – Оно вам надо, Владимир или просто Вова?
– Ты адвокат, что ли, мать твою?
– Я – организатор праздников, – охренеть. Вот тебе и нежданчик.
– В рот мне ноги… Я думал ты регистраторша в поликлинике или проверяльщица с Роспотребнадзора. Ну на крайняк, комендантша в общаге, но организатор праздников… Наверное, «веселые» пирушки у людей. Без алкашки поди и ты над отдыхающими как Гитлер. Только без усов.
