Изучаю все шкафы и полки, провизии у Тихона много: крупы, макароны, мука, соль и сахар, упаковки с чаем и кофе, тушёнка и рыбные консервы, три мешка картошки, мешок моркови, мешок лука, полмешка свёклы, сушённые грибы, овощи и зелень, сухофрукты, вяленое мясо и рыба, копчёности. В банках стоят соления, компоты, варенье и мёд. В узком морозильном ларе щедрые запасы мяса, птицы и рыбы.
У меня глаза разбегаются от столь богатого выбора.
Размораживаю куриные бёдрышки, ставлю бульон, а сама кидаюсь убираться. Не знаю, на сколько хватит терпения хозяина дома, но я боюсь возвращаться в город. Хочу показать, что стану ему полезной, что он не пожалеет, позволив мне остаться!
Перемываю полы, стираю пыль со всех поверхностей, грею воду и замачиваю в металлическом тазу вещи — свои, в которых попала в этот дом, и его, какие лезут под руку и кажутся несвежими.
Драю хозяйственным мылом, растирая пальцы в кровь, развешиваю штаны и кофты во дворе, и в самом конце верёвки, под небольшим навесом у бани прячу своё выстиранное бельё.
Мне непривычно носить одежду на голое тело, в своих глазах я выгляжу чуть ли не вульгарной. Как только растоплю баню, разложу бельё на полке — так быстрее высохнет.
Навариваю суп, тушу курицу с картошкой и добавляю понемногу сушённых овощей и грибов — надеюсь, Тихону понравится обед.
Хлеба нет, как и яиц, как и молока, и я развожу тесто на воде для лепёшек.
Время подходит к полудню. Торопливо растапливаю баню и выкладываю на полку в парилке трусы и бюстгальтер. Жаль, что это единственный комплект, но придётся жить так.
Сколько жить — не понятно. Пока сама не решусь уйти или пока хозяин не погонит прочь. А возможно, дядюшка найдёт меня раньше и заберёт домой.
В университет я не вернусь. Страшно. Не смогу учиться и оглядываться постоянно по сторонам в поисках похитителей.
Я и здесь, в лесной глуши, оглядываюсь — страху натерпелась на всю жизнь. Лучше бы меня выдали замуж, была бы себе хозяйкой за надёжной спиной супруга. А одна — как неприкаянная, незащищённая. Лёгкая мишень.
К часу еда готова, я накрываю кастрюльки покрывалом, чтобы жар не спал до возвращения мужчины, и пеку лепёшки.
К двум обед готов, стол сервирован, вскрыта банка разносолов и вишнёвого компота. Баня протоплена, только успевай дровишки подкидывать.
Я изучаю книжную полку, беру первую попавшуюся книгу — Марк Твен, и начинаю в скуке листать. Между пожелтевших страниц сокрыто от чужих глаз потёртое фото; на нём — три товарища в военной форме.
С трудом узнаю в молодом парне Тихона, второй — чуть старше, но похож на него, третий — такой же юнец, рыжеволосый, с весёлой улыбкой.
Смотрю на Тихона. Сейчас он совсем другой: грубый взгляд, губы спрятаны в жёсткой поросли, и не понятно, улыбается он или нет. На фото его губы растянуты в улыбке, глаза с лихим прищуром. Но видно, что человек он добрый и открытый. Был. А сейчас — я не знаю.
Я ставлю книгу с фотографией на место и ложусь на кровать. Думаю, куда пропал Тихон? Время обеда уже наступило. На минутку прикрываю глаза.
Просыпаюсь в кромешной темноте. Дом стынет, нужно растопить печь.
Тихон не вернулся? Или не стал меня будить?
Зажигаю свет, выкладываю в печь дрова и разжигаю.
Полкан на улице заходится в лае, и я выдыхаю спокойнее — хозяин вернулся.
Но Полкан не успокаивается, его истошный лай вызывает у меня приступ паники. Я хочу убежать, скрыться, но знаю, что, кроме тяжёлой двери без замка и тёмного леса вокруг, у меня нет убежища и укрытия. И в лес Тихон ходить не велел.
— Ш-ша, — протяжно кричит голос на пса, — дружище, ты чего изводишься?
Полкан скулит, разрываясь от противоречивых чувств: и человек худо-бедно знакомый, и меня велено охранять.
Я осторожно высовываю голову из двери и вижу мужчину с огромным рюкзаком, в телогрейке и шапке-ушанке. При виде меня на его лице, покрытом аккуратной рыжей бородой, расцветает улыбка. Передо мной третий парень с фото.
Глава 6
Он.
Спозаранку выдвигаюсь в путь. Из-за неожиданной гостьи придётся делать крюк в лишних семь километров, обратно на станцию.
Обхожу угодья, примечая чужие следы и звериные тропы.
К десяти — уже на станции.
Сразу стучу в дверь к Наталье, она сама отыщет всё, что необходимо. Так уж у нас годами заведено, что с каждого заказника смотритель захаживает к Наталье — передохнуть, расслабиться, оттянуться в постели с охочей до мужской плоти развратницы, плотно поесть да разжиться необходимым.
— Здравствуй, Тихон, — улыбается женщина, распахнув настежь двери. — Не ждала я тебя так рано.
— Здравствуй, Наталья, гости у меня, не хочу надолго в глуши оставлять, — поясняю.
— Гости? — удивляется. — Это кто ж такой смелый, чтобы к самому Тихону наведаться?
Я молчу, закрывая тему.
Она всё понимает. Привыкла с угрюмыми мужиками дело иметь: не расшаркиваемся, не ласкаем. Лишь плотские утехи предоставляем. Грех во грехе.
Ведёт в кухню, накладывает целую тарелку жратвы и огромный ломоть хлеба. Пока жую, рассказывает последние новости. Наливает кофе покрепче, знает, чего я люблю, и вздыхает:
— Ох, Тихон, а меня ты в гости не зовёшь.
— Никого не зову, — огрызаюсь я. — А то ты мало по избушкам гостишь!
— Так то не твои, — усмехается она порочно.
— А в моей и без тебя тесно, — бросаю. — Ты мне лучше, Наталья, скажи вот что: у тебя же вроде дочь была?
— Почему была? — удивляется. — Есть, в городе, замужем.
— А вещи остались какие-нибудь? Не очень большого размера?
— А тебе зачем? — любопытничает.
— Спрашиваю, значит, за надом.
— Само собой, — кивает. — Удовлетвори любопытство, а?
— Говорю же — гости у меня, сумку у них в поезде увели. Мужской одежды у меня есть по малости, а вот женской — отродясь не водилось. А девчушка тонет в моей одёжке.
Наталья бросает на меня удивлённый взгляд с примесью ревности.
— Размер знаешь?
— На глаз подберу, — киваю женщине.
Возле шкафа теряюсь. Надо бы девчонку в город свозить да новых тряпок купить, пусть сама бы и выбрала. Одёргиваю свои мысли — девчонку нужно домой отправлять и не думать о глупых нарядах.
— Что предложить тебе, Тихон?
— Откуда я знаю, что вам, бабам, надо?
Она усмехается и начинает доставать шмотки. Коротко оцениваю размер и складываю в кучу, что должно подойти. Хватаю, почти не глядя.
— Бельё? Колготки? Верхняя одежда? Обувь? — спрашивает Наталья.
— Да, говорю же, ничего нет.
— Чистое, но пару раз одёванное, — выкладывает она стопку трусов и пару лифчиков. — Подойдёт?
Смотрит, лиса окаянная, на мою реакцию.
А бельё совсем не как у моей девчушки, не простое, хлопковое, не закрытое. Почти всё — в кружевах да блёстках. Даже лоб испариной покрылся от тяжёлых фантазий.
— Подойдёт, — бросаю в ответ. — А нет, так назад всё верну, не переживай.
— Что-то ещё нужно? — спрашивает, пока я вещи в рюкзак складываю.
— Средства гигиены, — морщась бросаю. — Сама постесняется сказать, но может понадобиться.
— Хорошо, выдам, — кивает Наталья и протягивает несколько цветных упаковок. — Ещё что-нибудь?
— Да, молоко, яйца, сыр, творог и хлеб. Пошурши по бабам, пожалуйста. А если раздобудешь бутылочку шампанского к моему столу, то сполна отблагодарю!
— Сколько тебя знаю, Тихон, первый раз о подобном просишь, — не выдерживает женщина.
— Говорю же, гости у меня, — закатываю глаза. — Не доставай.
— Хорошо, хорошо, — поспешно кивает она. — Раздевайся, иди в душ, а я быстро всё соберу.
— Спасибо за понимание, — усмехаюсь я и иду привести себя в порядок.
Натальи нет с полчаса, что мне на руку. Достаю из глубины рюкзака телефон и с горем пополам ловлю слабый сигнал. Игнорирую сообщения и уведомления о звонках. Меня интересует только одно — любое упоминание в сети о пропаже девушки по имени Севиндж.
