— Спасибо. И я соскучилась по нашим танцам, — бормочу я, чувствуя себя виноватой.
Он явно имел ввиду не только партнерство…
Развернувшись, я высвобождаюсь из его рук и бреду к Илье, сидящему на скамье и вновь испепеляющему нас взглядом.
— Вы бы еще сексом занялись у окошка, — бросает он с усмешкой.
И что это у нас тут такое? Неужели страсть к Лене поутихла? Или обида за ее отказ вновь царапнула по сердцу?
Я игнорирую его слова с лукавой улыбкой, заставив его еще больше разозлиться.
«В конце концов, это не твое дело», — заключаю я про себя.
— Как тебе? Что-то такое я потребую и от тебя. — Я взмахиваю рукой, охватывая пространство студии, все еще залитое той же мелодией. — Уже сдаешься? — дополняю медовым голосом.
Илья вскидывает бровь.
— И не рассчитывай. — Он встает на ноги и кидает взгляд мне за спину. — Представление не вынудит меня уйти так легко.
Я открываю в возмущении рот, начиная дрожать от нахлынувшей ярости. Как он только может самодовольно улыбаться и использовать меня в своих гнусных целях соблазнения моей же подруги!
На талию внезапно опускается рука, обхватывая меня, и на щеке ощущается знакомое прикосновение губ.
— Я пойду, Викуль.
Я изумленно поворачиваюсь, чуть не столкнувшись губами с Владом, от чего еще больше съеживаюсь. Он мягко улыбается, как будто погрустнев, и отпускает меня.
— Звони, если понадоблюсь. Для тебя всегда найду время.
Обычная задорность Влада улетучивается, он бросает сердитый взгляд на Илью и, схватив со скамьи куртку, шагает к коридору.
— Владик, ты мой спаситель! — перекрикиваю музыку ему в спину, ощущая жгучее желание оправдаться и сгладить неловкость между нами.
— Знаю, — отвечает он так же громко и машет мне, не оборачиваясь.
Я смотрю ему вслед, как он надевает куртку, переобувается и за ним закрывается дверь. Наверное, не стоило просить у него помощи, но он никогда так явно не выражал свою симпатию ко мне. Если это все еще обычная симпатия…
— Что ж, — сглатываю я нервно и смотрю на Илью. Он, кажется, все это время наблюдал за мной.
— Давай я покажу тебе основную позицию для танца, а затем обсудим схему.
Не дожидаясь ответа, я хватаю Илью за руку и требовательно дергаю, чтобы он двигался за мной. Композиция в проигрывателе сменяется на следующую, удивительно романтичную, больше подходящую к классическому вальсу. Но музыка сейчас не имеет особого значения.
Оказавшись в центре зала, я кладу его правую ладонь себе на нижнюю часть лопатки, а другую вытягиваю, скрепив своей.
— Локоть выше, — требую я, — так, чтобы моя рука лежала на твоей.
Илья выполняет мое замечание, и я делаю шаг вперед, почти прижимаясь к нему. Он сначала удивляется, но вскоре спокойно взирает с высоты своего роста. Он немного выше Влада, шире в плечах, обладает более мощной мускулатурой. Это понимание почему-то заставляет меня трепетать.
Я прикрываю глаза, вслушиваюсь в мелодию, ожидая следующее музыкальное предложение, и с протяжным выдохом изгибаюсь в спине.
— Чуть согни колени и встань на носки, — шепчу я и сама выполняю просьбу: сгибаю колени и натыкаюсь на ногу Ильи, обхватив ее бедрами.
Я резко отрываю глаза и поднимаю голову. Мы смотрим друг на друга, пока лицо Ильи не покрывается пятнами от злости. Он, с пренебрежением, отпускает мою руку и делает пару шагов назад.
— Ты всегда была такой. Лишь бы окрутить какого-нибудь мужчину, находящегося в поле зрения. Не зря о тебе слава гуляет.
Меня словно окатили холодной водой. «Слава гуляет», — неосознанно смакую в голове, повторяя злосчастную фразу. Воздух словно выбивается из легких одним глубоким выдохом. Я ощущаю внезапную слабость, но не ответить на это презренное высказывание попросту не смогу. Не за что не смолчу на грубость! Предположение, кто мог бы распускать слухи, выстраивается цепочкой. Сколько же обиженных поклонников у меня было…
— Если в любви ошибается мужчина, то это героизм, — бормочу я, сверкнув глазами и вздернув подбородок. Я сцепляю пальцы в замок, чтобы не выдать свою обиду. — Если ошибается женщина, то она сразу становится продажной?
Глава 2 — Риск
Я закрываю глаза, чувствую режущую боль в висках. Тихий вздох вырывается из самого сердца, в горле образуется саднящий ком. Я готова провалиться сквозь землю, лишь бы вычеркнуть последние минуты из памяти. Как только люди, не зная ничего, строят предположения на однобоком мнении?! Да будь ты хоть чрезмерно набожной монахиней, вокруг все равно продолжат вить лианы гадостей, с каждым разом все более лживые, изощренные и жестокие. Сломанный телефон — кто что услышит…
Я опускаю глаза в пол — лишь бы не видеть презрение в глазах Ильи — и обнимаю себя за плечи. Дрожь предательски мигрирует с рук; тело знобит. Желание совладать с собой, сдержать бурю эмоций дает трещину. Так и хочется выплюнуть что-нибудь болезненное, дать отпор, унизить. У каждого, в конце концов, есть свои слабости, и я хорошо знаю одну из его ахиллесовых пят. С тяжестью проглатываю ком и ощущаю вслед скребущую боль на задней стенке горла, которую даже слюне не удается смягчить.
— Вот ты повзрослел, — вздохнув, с усмешкой бормочу я, — стал таким красавчиком, — и хмыкаю возникшей мысли: «Даже вполне в моем вкусе!», — но душой застрял где-то в прошлом! Зачем, скажи мне, зачем ты ищешь встреч с Леной, которая явно дала понять, что не хочет тебя видеть? Она заблокировала и удалила твой номер, попросила сделать вид, что толком не знакомы. Зачем создавать кругом проблемы из-за своего ущемленного эгоизма?
Я упираюсь взглядом в притягательные зеленые глаза, поддернутые дымкой мыслей. Илья, побледневший, держится в стороне, а затем, будто от внезапного удара, корчится от боли. Он словно не слышит меня: смотрит в упор, но не реагирует. Его болезненный вид выбивает всю ярость, пробуждая во мне что-то, схожее с жалостью взрослого к ребенку, мучащемуся в собственных, искусно хранимых заботах.
Провоцируемая каким-то внутренним порывом, я легонько дергаю Илью за плечо, и только тогда его взгляд проясняется. Он несколько раз моргает, выходя из оцепенения, непонимающе уставляется на меня.
— Извини, — выдыхает он, потирая глаза. — Не знаю, что на меня нашло.
Его голос, насыщенный раскаянием, действует подкупающе. У меня возникает ощущение, словно все, сказанное про слухи, он говорил не мне, а самому себе. Но почему?
— Что-то произошло? — спрашиваю я и сама удивляюсь, что хочу помочь. Вспомнив, что до сих пор держу его за плечо, быстро одергиваю руку.
Я пыталась выжить его ради собственного спокойствия, но чувство вины, зародившись маленьким комочком, стремительно наращивает мощь. И теперь уже я отступаю…
Илья, поразмыслив, отрицательно качает головой.
— Я не собираюсь преследовать Лену, просто хочу увидеть ее и знать, что все хорошо. — Он бросает короткий внимательный взгляд, а я поджимаю губы, ощутив внезапный укол ревности. Будет ли кто-нибудь когда-нибудь так беспокоиться обо мне? Илья тем не менее продолжает: — Я не предлагал свою кандидатуру на роль свидетеля. И я этому танцу не рад так же, как и ты. Но тебе так хочется расстроить свадьбу лучшей подруги?
Я тотчас возмущенно открываю рот.
— Вот именно! Тогда разговор о причинах и следствиях исчерпан? — Илья лукаво улыбается, словно уже знает ответ, испытующе смотрит. Теперь его болезненный вид кажется минутной галлюцинацией…
У меня теплеет в груди от его слов. Мысль, что он отступает от Лены, хотя она замужем и все равно бы не позволила попытки ухаживаний, дико радует. Я невольно расплываюсь в улыбке и получаю откликом озадаченный взгляд. Его риторический вопрос остается без внимания, как и моя внезапная реакция.
— Мы закончили на сегодня? — вдруг интересуется Илья.
Его потеплевший взгляд, вкрадчивая интонация голоса и расслабленная поза вызывают во мне когнитивный диссонанс. Он ведет себя абсолютно по-разному, изменяет свои эмоции за считанные секунды. Что скрывается за этой маской? Почему его эмоции так мечутся? То он издевается усмешками, то смотрит почти с холодной ненавистью и высокомерием, то становится заботливым, внимательным мужчиной! Что это все значит?!
