и догадается, что кто-то затаил обиду.
Но только так я могу это сделать — только так я могу ощутить всю тяжесть катарсиса.
Поэтому я жду еще две недели, разыскивая его.
Конечно, он затаился. Как животное, он чувствует, что кто-то охотится за ним, даже если не знает, кто именно.
Он окружает себя другими гангстерами. За ним постоянно наблюдают, как он садится и выходит из своей шикарной машины, как он берет дань с мелких дилеров района.
Я тоже наблюдаю. Мне всего шестнадцать лет. Я худой, полурослик, под пальто у меня фартук из гастронома. Я выгляжу как любой другой ребенок в Праге — бедный, недоедающий, бледный от недостатка солнечного света. Я для него никто. Так же, как и Анна. Он никогда не заподозрит меня.
Наконец, я замечаю, что он выходит из квартиры один. У него в руках черная спортивная сумка. Я не знаю, что в сумке, но боюсь, что он собирается уехать из города.
Я бегу за ним, нетерпеливый и немного безрассудный. Прошел сорок один день со дня смерти Анны. Каждый из них был агонией пустоты. Тоска по единственному человеку, который что-то значил для меня. Единственное светлое пятно в моей дерьмовой жизни.
Я смотрю на Ивана, идущего впереди меня, подтянутого в своей черной кожаной куртке. Его нельзя назвать уродливым мужчиной. На самом деле, большинство женщин, вероятно, сочли бы его красивым — темные волосы, пробивающаяся щетина, квадратная челюсть. Глаза чуть-чуть слишком близко посажены друг к другу. С его деньгами и связями, я уверен, он никогда не испытывает недостатка в женском внимании.
Я видел, как он входил и выходил из ночных клубов с девушками на руках. И из борделей тоже. Он напал на мою сестру не из-за секса. Он хотел причинить ей боль. Он хотел мучить ее.
Иван срезает путь через переулок, затем входит в заднюю часть заброшенного здания через незапертую металлическую дверь. Я притаился в переулке, чтобы посмотреть, не появится ли он снова. Он не появляется.
Я должен ждать. Я так и делал.
Но я устал ждать. Сегодня все закончится.
Я открываю дверь и проскальзываю внутрь. На складе темно. Я слышу далекий капающий звук протекающей крыши. Пахнет сыростью и плесенью. Воздух по крайней мере на десять градусов холоднее, чем снаружи.
На складе полно останков ржавого оборудования. Возможно, когда-то это была текстильная фабрика или сборочное производство. В полумраке трудно сказать. Я нигде не вижу Ивана.
Не вижу и человека, который ударяет меня сзади.
Ослепительная боль взрывается в задней части моего черепа. Я падаю вперед на руки и колени. Включается свет, и я понимаю, что меня окружает полдюжины мужчин. Иван идет впереди, все еще неся свою спортивную сумку. Он бросает ее на землю рядом с собой.
Двое других мужчин поднимают меня на ноги, мои руки заломлены за спину. Они грубо обыскивают меня и находят пистолет. Они передают его Ивану.
— Ты собирался выстрелить мне в спину из этого? — рычит он.
Держа пистолет за ствол, он бьет меня прикладом по челюсти. Боль взрывная. Я чувствую вкус крови во рту. Один из моих зубов, кажется, шатается.
Вероятно, я сейчас умру. Но я не чувствую страха. Я, вероятно, скоро умру. Я чувствую только ярость от того, что не смогу убить Ивана первым.
— На кого ты работаешь? — требует Иван. — Кто тебя послал?
Я сплевываю полный рот крови на землю, забрызгивая его ботинок. Иван оскалил зубы и поднял пистолет, чтобы снова ударить меня.
— Подожди, — говорит хриплый голос.
Мужчина делает шаг вперед. Ему около пятидесяти лет, среднего роста, светлые глаза, глубокие шрамы по бокам лица — как будто его били картечью или у него когда-то были сильные акне. Как только он заговорил, все глаза в комнате устремлены на него, и ожидающая тишина показывает, что настоящий босс здесь он, а не Иван Зелински.
— Ты знаешь, кто я? — говорит он мне.
Я киваю головой.
Это Таймон Зейджак. Более известный как Rzeźnik — Мясник. Я не знал наверняка, что Иван работает на него, но мог бы догадаться. В Варшаве все дороги ведут к Мяснику.
Он стоит передо мной, глаза в глаза — их цвет обесцвечен возрастом и, возможно, всем тем, что они видели. Они впиваются в меня.
Я не опускаю взгляд. Я не чувствую страха. Мне все равно, что этот человек сделает со мной.
— Сколько тебе лет, мальчик? — спрашивает он.
— Шестнадцать, — отвечаю я.
— На кого ты работаешь?
— Я работаю в Delikatesy Świeży. Я делаю сэндвичи и убираю со столов.
Его рот сжался. Он пристально смотрит на меня, пытаясь понять, шучу ли я.
— Ты работаешь в гастрономе.
— Да.
— Это ты убил Новака и Адамовича?
— Да, — невозмутимо отвечаю я.
Он снова удивлен. Он не ожидал, что я признаюсь в этом.
— Кто тебе помогал? — спрашивает он.
— Никто.
Теперь он действительно выглядит рассерженным. Он обращает свою ярость на своих людей. Он говорит: — Помощник официанта выследил и убил двух моих солдат, и все это в одиночку?
Это риторический вопрос. Никто не осмеливается ответить.
Он снова обращается ко мне.
— Ты хотел убить Зелински сегодня вечером?
— Да, — я киваю.
— Почему?
На широком лице Ивана мелькает малейший отблеск страха.
— Босс, почему мы... — начинает он.
Зейджак поднимает руку, чтобы заставить его замолчать.
Его глаза по-прежнему прикованы ко мне, ожидая моего ответа.
Мой рот распух от удара пистолетом, но я четко произношу слова.
— Ваши люди изнасиловали мою сестру, когда она шла писать вступительные экзамены в университет. Ей было шестнадцать лет. Она была хорошей девочкой — доброй, нежной, невинной. Она не была частью вашего мира. Не было причин причинять ей боль.
Глаза Зейджака сузились.
— Если бы ты хотел возмещения ущерба...
— Нет никакого возмещения, — с горечью говорю я. — Она покончила с собой.
В бледных глазах Зейджака нет сочувствия — только расчет. Он взвешивает мои слова, обдумывая ситуацию.
Затем он снова смотрит на Ивана.
— Это правда? — спрашивает он.
Иван облизывает губы, колеблясь. Я вижу, как он борется между желанием солгать и страхом перед боссом. Наконец он говорит: — Это была не моя вина. Она...
Мясник стреляет ему прямо между глаз. Пуля исчезает в черепе Ивана, оставляя темное круглое отверстие между его бровями.
