Мы все — зрелище для публики. Находимся под постоянным пристальным взглядом камер, а все из-за популярности девушек Кэллоуэй, дочерей содового магната.
Благодаря близости с Кэллоуэй мы оказались в центре внимания. И это ни хрена невесело. Я ношу бейсболку, чтобы хотя бы попытаться скрыть свое лицо. И, к счастью, папарацци есть чем заняться по утрам, чем снимать нас так рано.
Но днём они уже будут здесь в попытке сфотографировать нас.
— Ты же не веришь им, да? — вдруг спрашивает Ло все еще напряженным голосом.
— Кому? — я спрашиваю.
— СМИ, всем этим репортерам… ты же не думаешь, что наш отец действительно совершил все это со мной?
Я пытаюсь скрыть своё отвращение. Кто-то сообщил прессе, что Джонатан физически издевается над Ло. И с тех пор слухи только усилились. Я не знаю, мог ли отец избивать его… или приставать к Ло. Я не хочу этому верить, но все же во мне закрадывается сомнение: «А что если? Что если это действительно могло произойти?»
— Это, блять, неправда! — Ло кричит.
— Ладно, ладно, — я поднимаю руки, чтобы он успокоился.
С тех пор как обвинения вышли в свет, он был таким раздраженным и злым, всё пытаясь найти способ, как исправить эту ситуацию. К сожалению, его решением стала выпивка.
Наш отец подал иск о клевете, но неважно каким будет решение суда, это все равно не изменит тот образ, который сложился об отце и Ло у людей. Злодей-отец и бедный Лорен. И ничто уже не вернуть обратно.
— Тебе просто нужно двигаться вперёд, черт возьми, — я ему говорю. — Не зацикливайся на том, что думают другие.
Лорен тяжело вздыхает и смотрит на небо так, будто хочет убить стаю птиц.
— Ты говоришь про все это дерьмо, Райк, будто это самая простая вещь в мире. Знаешь, как это раздражает? — он смотрит на меня, его черты лица острые как лезвие.
— Черт возьми, я не перестану это говорить, только чтобы тебя раздражать.
Для чего ещё нужны старшие братья?
Он тяжело вздыхает.
Я в шутку потираю его по затылку и подталкиваю в сторону его дома. Как только убираю руку с его плеча, Ло останавливается посреди дороги, нахмурив брови.
— Кстати, о твоей поездке в Калифорнию… — он делает паузу. — Я знаю, я не спрашивал о ней несколько месяцев. Я был слишком занят своими проблемами…
— Не беспокойся об этом, — я киваю головой в сторону белого дома в колониальном стиле. — Идем приготовим завтрак для девочек.
— Подожди, — говорит Ло, протягивая руку. — Я должен это сказать.
Но я не хочу это слышать. Я уже принял решение. Я не еду в Калифорнию. Не когда он в таком хреновом состоянии. Я его спонсор. Я должен быть здесь, рядом с ним.
— Мне нужно, чтобы ты уехал.
Я открываю рот, но он меня перебивает.
— Я уже слышу твои гребаные отговорки. И я говорю тебе: поезжай. Забирайся на свои горы. Делай всё, что тебе нужно. Ты долгое время планировал эту поездку, и я не хочу все испортить.
— Я всегда могу ее перенести. Эти горы никуда не сдвинутся, черт возьми, Ло, — с восемнадцати лет я хотел самостоятельно взобраться на три горы, расположенные друг за другом, в Йосемити. В течение нескольких лет я тренировался, чтобы достичь этой цели. Я могу подождать ещё немного.
— Я буду чувствовать себя дерьмово, если ты не поедешь, — говорит Ло. — И я начну пить. Я тебе это обещаю.
Я сердито на него смотрю.
— Я не нуждаюсь в тебе, — со злобой говорит он. — Мне, блять, не нужно, чтобы ты держал меня за руку. Мне нужно, чтобы ты хоть раз в жизни проявил эгоизм, как это делаю я. Чтобы я не чувствовал себя полнейшим дерьмом по сравнению с тобой, хорошо?
Все внутри меня съеживается. Я был эгоистом столько гребаных лет. Мне было наплевать на Ло. Я не хочу становиться тем парнем снова. Но я слышу в его голосе мольбу.
Я слышу: «Пожалуйста, блять, уезжай. Я схожу с ума».
— Ладно, — говорю я рефлекторно. — Я поеду.
Его плечи сразу же расслабляются, и он глубоко выдыхает. Он кивает самому себе. Интересно, как долго Ло нес всю эту тяжесть на своих плечах.
Я не могу объяснить, почему я так сильно его люблю. Возможно, потому что он единственный, кто понимает, каково быть под воздействием манипуляций Джонатана ради его же выгоды. Или может быть, я знаю, что глубоко внутри Ло нуждается в любви больше, чем кто-либо. И я не могу не ответить ему полной взаимностью.
Я кладу ему руку на плечо со словами:
— Возможно однажды, ты сможешь меня обогнать.
Он издаёт сухой и горький смешок:
— Только если я сломаю тебе ноги.
Я ухмыляюсь: — Тебе сначала нужно будет меня догнать.
— Дай мне клюшку для лакросса, и тогда посмотрим.
— Этого никогда не случится, младший брат.
Я не говорю это с каким-либо презрением.
Никогда не говорил. И никогда не смогу.
2. Дэйзи Кэллоуэй
У меня есть такая теория.
Друзья в жизни не навсегда. Они даже не на какое-то время. Они приходят в твою жизнь, а затем исчезают из нее, когда что-то или кто-то меняется. Ничто к вам их не привязывает. Ни кровь, ни верность. Дружба просто… мимолетна.
Обычно я не столь цинична. Но этим утром, сидя с ноутбуком на коленках, я открыла Фейсбук. Мне стоило удалить свой аккаунт несколько лет назад, примерно в то же время, когда моя семья внезапно оказалась в свете софитов — когда сексуальная зависимость моей старшей сестры стала известна всей стране.
Но увы, на тот момент у меня была иная теория.
Радуга, бабочки, сердечки, держащиеся за руки — так я представляла себе дружбу.
И вот, что сейчас Клео Маркс написала на своей стене в Фейсбуке: «Во время вечеринки в честь своего шестнадцатилетия Дэйзи Кэллоуэй говорила только про секс и никак не могла заткнуться. Это все, что ее интересовало. Знаете, она же скрытая секс-зависимая, как ее сестра. Все девочки Кэллоуэй — шлюхи».
Такие красивые слова написала моя бывшая лучшая подруга. И неважно, что она упоминает события, которые произошли два с половиной года назад.
Это не помешало ей собрать 457 комментариев, и большинство людей согласны с ней.
С тех пор как четыре месяца назад я выпустилась из частной средней школы, мои бывшие друзья все никак не исчезнут из моей жизни. Они преследуют меня как призраки хренового прошлого.
Чья-то рука тянется к ноутбуку и захлопывает его:
— Хватит тратить свои эмоции на них, черт возьми.
Высокий, ростом сто девяносто два сантиметра, парень лежит в моей кровати. Рядом со мной. В одних только спортивных штанах. Я сижу у изголовья кровати в белых хлопковых шортиках и коротком красно-синем топе с надписью «Дикая Америка».
Возможно, со стороны мы выглядим как пара, проснувшаяся от утреннего солнечного света, который проникает в комнату сквозь занавески.
На самом деле между нами нет никаких прикосновений. Никаких поцелуев. Ничего выходящего за пределы дружбы.
Действительность намного сложнее.
— Когда ты проснулся? — интересуюсь я, пытаясь уйти от темы, затрагивающей моих старых друзей.
Он все ещё лежит под моим зеленым одеялом и проводит руками по растрепанным темно-каштановым волосам. Даже слово «привлекательный» не сможет описать, насколько хорошо он выглядит с растрепанными волосами. В течение дня его волосы тоже торчат, но он и так об этом знает.
— У меня есть вопрос получше: А когда ты заснула? — он смотрит на меня прищурившись, в его взгляде упрек.
Я не спала. Но он это уже знает.
— Хорошие новости: я закончила собирать вещи ещё на рассвете.
Он приподнимается и двигается ближе ко мне. От его близости я напрягаюсь, вспоминая, что он мужчина. Рядом с его телом мое выглядит крохотным. Плохим это напряжение не назовешь. От этого напряжения у меня на секунду перехватывает дыхание. От этого напряжения у меня кружится голова, а сердце пускается в странный танец.
Мне нравится вся опасность данной ситуации.
