— Придурок, — закатываю глаза, и даже крепкая хватка на моей руке и прохлада кирпича за спиной не беспокоят.
Одно важно — выдержать этот бой и доказать, что я изменилась. Хватит, я больше никогда не буду плакать из-за идиота Лаврова.
— Надо срочно язык с мылом помыть, пока мамуля не узнала, что её нежная крошечка нахваталась дурных словечек.
Демид уже не так сильно впивается пальцами в мою руку, но отпускать не собирается, наоборот — теперь он прижимает меня плечами к стене, забирая весь кислород. Я стою напротив него, закипая от возмущения. Со стороны мы наверняка выглядим парочкой влюблённых, нежничающих подальше от любопытных глаз.
— Неужели правда спецом за мной потащилась? — сверкает наглой белоснежной улыбкой. — Бред. Ты меня, как огня боишься. Не рискнула бы.
Демид очень изменился, но возле его рта всё тот же тонкий белый шрам, а на шее при малейшем волнении пульсирует жилка. У Демида потрясающие вены, выпуклые и чёткие. Ай, не об этом речь! Какие вены?! Яся, о чём ты думаешь?!
— Конечно, потащилась, именно за тобой, — я больше не вырываюсь, наоборот. Расслабляюсь и улыбаюсь шире. Эта игра начинает меня забавлять. — Я же два года только о тебе и думала, ночей не спала.
Демид молчит, а в глазах яростные всполохи. Он будто бы не знает, как именно реагировать на мои слова. Система сломалась, дала сбой, вот-вот взрыв будет.
— Что, не веришь? А зря, я правду говорю. Я бы для убедительности ладонь к сердцу приложила, но кто-то меня держит.
Демид осматривает моё лицо, миллиметр за миллиметром, выбивает меня из колеи. Нервничаю — я и так сделала и сказала больше, чем за годы нашего общего прошлого. Позволила больше, и напряжение внутри меня, как огромный прозрачный пузырь, наконец взрывается и лопается с оглушительным треском.
— Ты больной на голову? Да я знать не знала, что вообще могу тебя тут увидеть. А если бы хоть на секунду допустила такую мысль, лучше бы ноги переломала, чем с тобой рядом оказалась.
— Радикально, — странно потемневший взгляд спускается к моей шее, к плечам, ниже. Он что, пялится на меня?! — Смотрю, между нами такое же тепло и радость. Я счастлив, что есть в этом мире неизменные вещи.
Он откровенно издевается, когда смотрит на меня оценивающе, а я дёргаюсь и наконец-то Демид разжимает пальцы. Растираю покрасневшее предплечье, расстреливаю своего давнего мучителя злобными взглядами. Я не буду убегать, он не добьётся.
Мне уже не десять и даже не шестнадцать, теперь я взрослая и могу за себя постоять.
— Это плохо, что ты здесь учишься, — упирается ладонями в стену, и я только из-за собственной упёртости не даю стрекача.
— Для кого плохо?
Демид наклоняется ниже, его губы шевелятся, задевая мою щёку.
— Для тебя, — шёпотом. — Запомни, Синеглазка. В твоих же интересах не попадаться мне на глаза.
— А то что?
— Я гордость этого долбаного универа. А ты унылая первокурсница. Если я только захочу, если только пожелаю, вылетишь отсюда, как пробка.
— Ты не имеешь права, гордость универа, — тоже шёпотом, словно кто-то может нас услышать. — У меня выдающиеся мозги, я нужна этому вузу. Так что придётся тебе подвинуться на твоём пьедестале.
Господи, хоть бы в обморок не рухнуть от волнения.
Пытаюсь пролезть под его рукой, но Демид ловит меня и снова впечатывает обратно в стену.
Совсем рядом бродят студенты, нас могут увидеть в любой момент, но сейчас чужие взгляды меня волнуют меньше всего. Главное — передо мной давний враг, которого ненавижу всеми фибрами души. За всё, что сделал со мной. За все унижения, издевательства, причину которых я так и не поняла. Демид мучил меня, и этого я забыть не смогу никогда. Не прощу.
— Ненавижу! — рычу и со всей дури толкаю его в грудь. Стальные мышцы под пальцами, словно камень, но я бью снова и снова. — Ненавижу тебя, слышишь? Как я радовалась, что навсегда от тебя избавилась, но нет. Ты снова вылез, как бородавка на носу, ничем не замажешь.
Демид мрачнеет, а улыбка на губах становится хищной. В глазах мелькает опасный огонёк, напоминающий о нашем общем прошлом. Предупреждающий. Взвизгиваю, когда Демид толкается вперёд, расплющивая сильным телом по стене. Чувствую себя мухой, прижатой к стеклу.
— Что ты делаешь? — хриплю, пытаясь отодвинуться, но между нами до смешного мало пространства, а Демид слишком сильный. Как паук, оплёл паутиной, и мне не хватает кислорода. Дёргаюсь, но бесполезно, а от злости в глазах темнеет.
— Хочу понять, так ли сильно ты меня ненавидишь? — произносит задумчиво и… целует меня.
Бью руками по плечам, сжимаю губы, но напористый язык Демида уже вовсю орудует во рту, причиняя муку. Я не буду на него реагировать. Не тогда, когда сломано столько копий и сказано очень много гадостей.
Извернувшись, я кусаю Демида за язык. До крови, металлического привкуса во рту и боли. Выкуси, Лавров! Мой враг рычит, но как самый последний мазохист, даже не думает останавливаться. Моя голова идёт кругом. Я совершенно не ожидала увидеть Демида ещё хоть раз, а не то что быть прижатой его телом к прохладной кирпичной стене и целоваться с человеком, которого ненавижу так, что в животе больно.
— Ты больной! — кричу, когда Лавров даёт мне чуть-чуть кислорода.
Демид смеётся как-то ошалело, а в глазах туман.
— Яся, Яся, ты где?! — голос Даши даёт мне опору под ногами и остужает маньячные порывы Демида.
— Иду! — кричу, зло глядя на Демида. — Попробуй ещё хоть раз подойти ко мне, и я превращу твоё достоинство в омлет.
— Беги-беги, — складывает руки на груди, отходит на шаг. — А то твоя подружка увидит нас, слухи пойдут…
— Пошёл ты! — взрываюсь эмоциями, топаю ногой и, обдав Демида большой порцией презрения, убегаю к зовущей меня Даше.
Нет, Демид, ты ещё не понял. Я больше не так девочка, которую тебе удалось запугать. Сейчас я тебя не боюсь.
3. Демид
— Пошёл ты! — всё-таки не выдерживает, а меня волной её ярости обдаёт.
Гневно глянув на меня, она убегает в своих коротеньких шортах, гордая и прямая, а я с тоской понимаю, что её ноги… красивые. Очуметь какие длинные, стройные. Их хочется трогать, гладить нежную кожу… мля!
Ошалеть, сколько в ней теперь острых эмоций, которые буквально в кожу впиваются иглами, наизнанку выворачивают. Чёрт, это точно Яся? Я её ни с кем не перепутал? Прокручиваю в голове наш разговор, смакую каждое слово, и всё больше сомневаюсь. Может, померещилось?
Демид, очнись! Это же Яся! Ярослава, которая столько лет бесила тебя только одним фактом своего существования, выводила из себя так сильно, что ты в чудовище превращался. Девочка, которая стала однажды другом — единственным, мать его, другом, заставила себе поверить, — а потом предала, растоптала всё хорошее, что было в тебе.
И ни разу в этом не призналась!
Будто не выставила меня на посмешище, словно это была не она, а кто-то другой! Но я-то знаю и всегда знал, что никто, кроме неё, не был в курсе моей тайны. Только она могла сообщить всем и каждому о ней, распустить отвратительный слух, с которым мне пришлось потом жить и бороться заново за своё место под солнцем.
Её длинный язык испортил мне жизнь, превратил в посмешище, сделал изгоем. Я никогда её не прощу, пусть даже не пытается. Упёртая коза, мерзкая лживая девчонка. Начерта она снова появилась? Нервы мои на кулак мотать?
Я смотрю ей вслед и отворачиваюсь лишь, когда Синеглазка скрывается за поворотом. Исчезает, растворяется и только её запах на память остаётся. Упираюсь рукой в кирпичную кладку, а перед глазами стоит хрупкое тело Яси, прижатое к ней. Зажмуриваюсь, трясу головой, как конь на водопое, и видение отступает.
Да ну, пошло оно всё куда подальше. Грудь распирает от самых разных эмоций, чувства разодраны на части, но это ведь совсем не то, что я должен чувствовать к этой мерзкой девчонке! Я должен помнить, что никогда, ни при каких обстоятельствах, не буду снова к ней приближаться. Предавший однажды, сделает это снова и снова.
