программа запускается не у меня одного. Это вполне естественный процесс.
Домой возвращаюсь уже утром.
Татка дрыхнет на моей кровати, в моей футболке, слегка прикрывшись одеялом.
Делаю несколько жадных глотков воды из бутылки с минералкой и падаю рядом с Азариной прямо в одежде.
Вырубаюсь мгновенно. Сон развеивается ближе к обеду. В нос ударяет едкий запах гари.
Морщусь, медленно открывая глаза.
Татка стоит прямо надо мной с поджатыми губами.
– Чего? – тру лицо ладонями.
– Я там, кажется, дно у кастрюльки прожгла, – вздыхает.
Тата.
Я так долго не могла уснуть. Терзала себя.
Он видел меня голой. Кошмар какой. Как вообще такое могло произойти? Это ужасно. Стыдно и неправильно.
В сотый раз переворачиваюсь на другой бок, зажимая край одеяла между коленями. Руку просовываю под подушку. В комнате темно и тихо. Нет даже привычного тиканья часов.
Сон не идет. Зато вот Токман возвращается и почти сразу вырубается рядом. Его все произошедшее не смущает.
Кажется, ему вообще по барабану.
Я лежу не шевелясь, пока полностью не удостоверяюсь, что он спит. Дыхание становится более глубоким и громким.
Ванька в отключке.
Медленно перекатываюсь на спину. Смотрю на него искоса. Видны лишь очертания.
В голову лезут мысли о прикосновениях. Таких мимолетных. Трогаю свой подбородок, тихонечко выдыхая.
Остаться здесь на ночь – ужасно глупая идея. Но что еще можно ожидать от кабацкой певички? Именно так меня окрестил отец в нашу с ним последнюю встречу.
– Скрипка – благородный инструмент. А ты? Кабацкая певичка! Посмотри, в кого ты превратилась.
– Это мое дело, папочка. Мое.
Я кричала ему это, захлебываясь слезами. Но разве генерала Азарина могло хоть что-то пронять? И плевать, что я его родная дочь.
Когда твой отец – генерал, а тетка – звезда советской эстрады и заслуженная артистка России, от тебя изначально ждут чего-то большего. Папа терпеть не может музыку. Но Агата убедила его, что скрипка – уникальный инструмент.
Поэтому, когда я свалила из консерватории, это мало кому понравилось. Папа был в бешенстве. А когда узнали, что пою за деньги в ресторане…
В общем, понимание и лояльность – это не про моего отца.
Может быть, из-за этого я и связалась с Егором. Мне была нужна поддержка, а он так красиво вешал на мои уши лапшу…
Приходил на мои импровизированные концерты, встречал среди ночи из ресторана после «смены». Заботился, говорил красивые слова, верил в меня. Ну или я все это себе просто придумала.
За окном начинает светлеть.
Токман до сих пор спит.
Лежу еще от силы минут десять и аккуратно вылезаю из-под одеяла. Переодеваюсь в свое платье, предварительно защелкнув шпингалет в ванной.
В животе урчит. Очень хочется кушать.
Проявляю наглость и заглядываю в холодильник. Там, конечно, негусто. Сосиски какие-то и каша. Вторая, между прочим, подозрительно пахнет, да и выглядит так же. Позеленела уже сверху.
– Да уж, Ванечка, – вздыхаю, засовывая свой нос в шкафчики.
Рис. Отлично. В холодильнике, кстати, я видела молоко. Закрытая коробочка с еще «живым» сроком годности.
Промываю крупу и заливаю ее молоком до середины кастрюльки. Ставлю все это дело на плиту и тихонечко прокрадываюсь в комнату, где спит Токман. Озираюсь по сторонам в поисках его телефона.
Мобильник валяется у дивана. Сжимаю его в руке и вышмыгиваю за дверь, плотно ее за собой прикрыв.
По памяти набираю номер Егора. Пока идут гудки, нервно притопываю ножкой.
– Алло, – Крутило отвечает заспанным и скрипучим голосом.
– Это Тата, я сегодня приеду за вещами.
– Слушай, все, что вчера случилось, недоразумение.
— Недоразумение?
Шиплю, а мои ноздри раздуваются в диком раздражении.
– Ты изменил мне в новогоднюю ночь, Егор.
– Тат, давай ты приедешь, и мы поговорим, – его голос становится мягким. Ласкающим слух.
Кусаю губы, меня так и подмывает сдаться. Простить ему весь этот кошмар. Но я вовремя и так по-волевому себя одергиваю.
– Обойдешься. Я просто приеду за вещами!
Говорю спокойно, но металлические нотки присутствуют.
– Ладно, – вздыхает, – я буду тебя ждать.
– Очень надеюсь, что не встречу там Настеньку.
Скидываю вызов и возвращаю телефон на его законное место.
Пока варится рис, еще раз умываюсь. Долго рассматриваю свое отражение в зеркале. Сейчас мне бы не помешала пара невидимок, чтобы заколоть прядки, что лезут в лицо. Закутываюсь в пуховик и выползаю на балкон. Мне нужен свежий воздух, чтобы выкинуть из головы то и дело всплывающие образы вчерашней ночи.
Распахиваю окно, высовывая голову на улицу. Там все так же морозно. Не знаю, сколько времени я там торчу, вроде бы и не так много, но, когда снова попадаю в кухню, мгновенно морщу нос.
Мой рис выбежал из кастрюльки и расползся по плите. В помещении стоит тяжелый запах гари. Выключаю конфорку и, прихватив ручку толстой кухонной перчаткой, бросаю кастрюлю в раковину.
Ну вот, поела каши. Даже она от меня сбежала…
Открываю кран с холодной водой и, пока она льется, стягиваю верхнюю одежду.
Короче, по мере разборок с кастрюлей я замечаю прожженное дно и умудряюсь засорить слив рисом.
Теперь Токман меня точно на улицу выкинет. Я ему и так не слишком нравлюсь… а со всеми косяками…
Заглядываю в комнату, делаю несколько шагов к разложенному дивану и замираю над Ванькой.
Он мгновенно открывает глаза. Запускает пальцы в свои коротко стриженные русые волосы.
У Токмана классная внешность. Ярко выраженные скулы, выпирающие и делающие лицо более мужественным, но в то же время угрюмым. И губы пухлые. Особенно после сна.
Блин, ну вот о чем я думаю?
– Чего? – Ваня пару раз моргает, внимательно рассматривая мое нависающее над ним лицо.
– Я там, кажется, дно у кастрюльки прожгла, – вздыхаю.
– Это проблема?
– Видимо, нет.
Так, раз все хорошо, то теперь лучше быстренько сменить тему.
– Слушай, ты не мог бы одолжить мне денег на метро? Мне нужно забрать от Егора свои вещи.
Токман садится на край дивана, широко расставив ноги. Упирается локтями в колени, медленно растирая лицо ладонями.
– Когда?
– Что «когда»?
– Забрать вещи, – громко выдыхает.
– А-а-а, сегодня.
– И куда повезешь?
– Ну… – бегаю взглядом по комнате. – Я думала, сюда.
– Азарина, ты совсем офигела?
– Ну Ваня! Вернется моя Сонька, и я сразу от тебя съеду.
