class="p1">– Рот закрой! Стараться лучше надо было, – басовито командует Нанэка, по-мужски хватая меня под локоть, и тут же включает коммерческую жилку, какой даже в самых старых районах Одессы позавидуют. – А ты, Рада, за мной иди. Научу тебя как сватам понравиться. Мы их выкупом до трусов разденем.
– Понравиться? – выдавливаю тихо, не до конца оправившись от шока. И вдруг понимаю, что то, чего я боялась больше всего, свершилось. – Да ни за что! – выкрикиваю самое страшное табу в цыганской семье. Семье, в которой основа отношений между родителями и детьми – строгость и безоговорочное подчинение, а слово старших – закон.
Обидно и досадно, воочию убедиться, что меня всю жизнь оценивали как товар, на котором можно хорошо заработать. Эдакое долгосрочное капиталовложение, с опцией временной домработницы. А все эти цацки и наряды, казавшиеся проявлением родительской любви, на деле лишь яркая обёртка призванная привлечь внимание купца, потому что ни одна уважающая себя цыганская девушка не заговорит с мужчиной первой и уж тем более не станет строить ему глазки.
Вот так сотня долларов через восемнадцать лет превращается в роскошный особняк или пару сотен золотых николаевских монет. Простой расчёт и никакого мошенничества. Только я этот фарс поддерживать не собираюсь.
– Куда намылилась? – моя неуклюжая попытка вырваться крепкую Нанэку лишь умиляет, и она тащит меня к дому, свободной рукой довольно похлопывая себя по увядшей груди. – Ничего, Рада, брак дело нехитрое. Слюбится со временем, а нет – так стерпится. Вот я по молодости перед свадьбой топиться собралась, повезло не дали. Прямо в мокром платье замуж выдали и ничего, гляди, каких красавиц воспитала! Прав был отец, передержали мы тебя, уж больно к воле ты голубушка пристрастилась. Забудь. Драгош скажет ноги ему омыть – омоешь. А пожелает – и воду выпьешь. Привыкай уже сейчас, иначе плакать будешь кровью, не слезами. В роду Золотарёвых с женщинами не церемонятся.
В цыганских семьях нашего региона и вправду царят довольно строгие нравы. Любые решения о судьбе женщины принимает муж. Его слово закон. Он решает можно ли ей ходить в брюках или только в юбках в пол. Пойдет ли она в гости к своей маме или нет, разрешит ли он ей воспитывать детей, или этим будет заниматься свекровь. И не всем везёт связать свою жизнь с адекватным, покладистым мужчиной, готовым общаться на равных или, на худой конец проявить элементарное уважение. Дари не повезло, она вынуждена молча терпеть измены любимого человека, ведь женщине, в случае непослушания, грозит остаться на улице ни с чем. Причем ее семья непременно поддержит супруга.
– Я не хочу замуж! Не так. Другое, что хочешь делать заставь, но не это.
Мой порыв разбивается о стену насмешливой снисходительности, которой так часто отгораживаются старшие, когда уверенны в собственной правоте.
– Тоже мне новость. Никто не хочет, – медленно, с нажимом цедит Нанэка и, замешкавшись, заправляет прядь волос за ухо сбежавшей к нам Заре. – А ты не реви! Прощёлкала парня, зря только пироги его деду таскала. Иди лучше ворота запри, будет и на твоей улице праздник. За Раду теперь головой отвечаешь. Хоть волосок с неё тронь, и отцовский ремень тебе раем покажется.
– Драгош будет моим, – тихо шипит сестра, нарочно толкая меня плечом.
Мы встречаемся взглядами. В её карих глазах неприкрытая ненависть и... угроза. Да. Обещание неминуемой расправы. Чем бы ни стращала Нанэка, Зара не сдастся.
– Завтра поедем на рынок, нужно список составить – бормочет Нанэка пока я, скрестив руки на груди, наблюдаю за тем, как она суетливо шарит по карманам необъятного фартука в поисках клочка бумаги, то и дело вспоминая очередной "архиважный" пустяк. – И груши! Груши нужно не забыть. Анна, мать Драгоша, очень их любит. Ты бы её видела! Тонкая, как тростиночка, глазища голубые, волосы – чистое золото, одним словом русская. Вот ты губы надула, трагедию тут корчишь, а Анна обычаи наши добровольно приняла и чтит их ревностней любой цыганки, слова мужу поперёк не вякнет! Не знаю, чем Иван её так охмурил, только она из дома родного сбежала, чтоб замуж за него выскочить. Между прочим одна из самых уважаемых женщин у нас на горке, бери пример.
– Кипит, – бурчу, решив не обращать внимания на последнюю реплику, и отхожу к добротной современной плите, чтобы всыпать в кастрюлю с куриным бульоном домашнюю лапшу.
Стоит признать, что побег не худшая идея. Только мне бежать не к кому и не на что, а Пашкины признания в любви ещё не значат, что он будет рад приютить меня в своём доме и расхлёбывать проблемы с моей разгневанной роднёй.
Одно в цыганской философии для меня бесспорно – нет ничего унизительнее, чем навязываться мужчине. Захочет, сам меня найдёт, когда шумиха уляжется. А сбегу я при первой же возможности. Главное до поры затаиться, поймают – второго шанса не будет.
– Рада, а ты чего вдруг притихла? – внимательный взгляд Нанэки сканирует каждую мелочь, подмечает и бегающие под полуопущенными ресницами глаза, и пальцы, беспокойно теребящие юбку. – Только попробуй что-нибудь выкинуть, в подвале с крысами запру!
– А чему мне радоваться? – упираюсь, больше для вида. С покорностью можно запросто переборщить.
– Как чему? – смачно хлопает в ладоши Нанэка. – Жених-то у тебя, не абы какой! Высокий, плечистый, порядочный, всё прошлое лето у деда гостил, неужели ни разу не видела?
Я помалкиваю, качая головой и отчаянно стараясь не закатить глаза. Наслышана я об его порядочности. Все три месяца только и делал, что метался между боксёрским клубом, двумя дискотеками и разборками с местным молодняком на пустыре.
Вот дед его покойный, тот да, хорошим человеком был. Родня разъехалась расширять семейное дело, и нам деньги перечисляла, чтоб женщине за уборку дома платили да на продукты. Я последние года четыре по два раза в день еду ему носила, газеты читала, разговорами развлекала. Жалко старика было, немощный совсем, одинокий. А Зара меня сменяла только, когда Драгош приезжал, всё надеялась обратить на себя его внимание. Ничего я так не ждала, как отъезда этого парня, скучала по старику.
Глухая тоска привычно набегает слезами в уголках глаз, которые Нанэка толкует на свой лад и мягко гладит меня по плечу.
– Ну не реви, не хрустальная, перетерпишь. А там детишки пойдут, их-то уж точно
