— Мне просто нужны ключи от квартиры моей бабушки… — Мария Львовна была активной женщиной, и после смерти бабули я так и не смогла пересилить себя, чтобы разобрать маленькую хрущёвку на окраине. Мама тоже не смогла, а вот свекровь помогла. И ключи как-то сами собой, второй дубликат, лежали у неё. За своим комплектом вернуться домой, который и домом-то назвать противно, я не могла.
— Полюша, ну что за вздор, ночь на дворе. Раздевайся и ночуй у нас, если с Макаром поругались… Завтра поедешь…
До свекрови я добралась на такси. Всю дорогу я старалась привести себя в порядок, но опухшие глаза, трясущийся голос и грязная обувь никак этому не способствовали.
— Пожалуйста, дайте ключи…
В моём голосе и мольба, и слёзы, и даже ноты истерики, но Мария Львовна как бульдозер упёрлась.
— Расскажи мне, что у вас случилось? — мягко попросила она, как будто разговаривает с сумасшедшей. Я хотела рассказать, закричать, потопать ногами, чтобы она узнала, какой у неё плохой сын. А потом между рёбрами сдавило, и я подавилась воздухом.
— Всё в порядке, мне просто надо в квартиру, — просипела я, приказывая себе окончить спор и уйти. Она не отдаст мне ключи… Не она.
Она в первую очередь мать, а для меня — чужая тётя, которую я даже на «ты» за все эти годы не смогла назвать.
Мария Львовна покачала головой и ушла в зал. Я опёрлась о стенку и обняла себя руками. Было холодно и слегка знобило. А ещё я боялась представить, что она там сейчас звонит или пишет Макару…
— Это, конечно, вообще не дело, — произнесла свекровь, возвращаясь и держа в ладони связку ключей. — Я бы не была так уверена, что Макар это одобрит.
Я протянула трясущуюся руку и ждала, когда Мария Львовна отдаст мне дубликат. Время растянулось, замедлилось, и в её глазах я заметила искру негодования. Она слетела с ресниц и ударила меня. Я пошатнулась…
— Видишь, ты еле на ногах стоишь… Что у вас происходит?
— Ничего, — с запинкой выдавливаю я. Почему так холодно? У свекрови балкон открыт?
Я ёжусь. Сжимаю пальцы одной руки на рукаве пальто, чтобы ощутить тепло, но не помогает…
— Ты знаешь, — её узкие губы поджимаются. — Вы такие странные. Сначала Макар звонит и говорит, чтобы я не отдавала тебе ключи, потом ты приезжаешь…
Меня словно в пропасть бросили. Я хотела завизжать, крикнуть, зареветь. Я не хочу сейчас видеть мужа. Я не могу! Он плохой! От него мне больно!
Слева в рёбрах что-то защемило. Я медленно опустила руку и потёрла бок, стараясь разогнать сгусток боли.
— Мы разберёмся, — призналась я, хотя ни черта мы не разберёмся. Я даже пытаться не хочу. Мне так больно, что это всё кажется нереальным, сюрреалистичным, как рисованный мультик, где персонажи замирают в середине сцены.
— Что у вас случилось? — с таким участием снова спрашивает Мария Львовна, что слова у меня вылетают раньше, чем я осознаю, кому и что говорю.
— Ваш сын мне изменяет.
На этот раз стального обруча на горле нет, и я целиком смогла произнести фразу. Но от этого она ядовитее быть не перестала.
В глазах свекрови просквозило порицание. Недовольство. И оно коснулось меня, подмечая и несвежий макияж, и одежду запачканную, и мои нервные отрывистые движения.
И её контрольный в голову.
Шаг до эшафота.
Удар, что совсем лишает меня сил.
— Ну ещё бы, это ведь ты его вынудила.
Где-то в аду
Глава 7
— А что ты думаешь? — вызверилась свекровь, растягивая слова. — Ты когда последний раз обед ему готовила? Все доставки да рестораны…
Её голос звучал каким-то фоновым шумом. Я заворожённо следила за связкой ключей, что звенела в её пальцах. Это последнее и доступное, что оставалось мне. Всё моё окружение найдёт три сотни оправданий неверности Макара, обвинив во всём меня. И сейчас был новый виток моей бракованности как жены.
— А время? Ты ведь постоянно на своих курсах. То совершенствуешься, то учишься. Макар просто не видит тебя…
Он никогда не был одинок. И, мне казалось, ему интересны мои увлечения. Он сам же всегда предлагал попробовать мне что-то новое…
В горле застрял истеричный смех.
Конечно, предлагал, но, видимо, я не умею понимать намёки, либо он просто освобождал время для любовниц, отвлекая меня.
Сердце трепыхалось, слёзы горячими ручьями потекли по щекам, и соль их чудовищно разъедала кожу.
— Или вот ты даже не интересуешься его жизнью. А ты в курсе, что он новый филиал в Ижевске открыл? И в Воронеже…
Про это я что-то слышала, но на предложение составить компанию на открытии получила ответ, что лучше мне не напрягать свою милую головушку такой ерундой.
— А ещё … — в голосе Марии Львовны столько извращённого удовольствия, что оно сочится из её губ словно яд. — Ты ведь холодная… Не поцелуешь, не обнимешь…
Наверно, просто я воспитанная, и то, что уместно наедине, не стоит показывать обществу.
— Вы отдадите мне ключи? — хрипло спросила я и сделала маленький шаг навстречу. Свекровь отходит и прячет руки за спину.
— В изменах мужа виновата только жена. Это ты так сама построила вашу жизнь, что стала неинтересна моему сыну.
Мне не хочется слушать эти слова, но они раскалённой спицей ввинчиваются в мой мозг, прокручиваются. И виски ломит. Я прикладываю ладонь к голове, чтобы унять боль.
— Отдайте мне ключи от моей квартиры, — я специально делаю ударение на «моей», чтобы показать, что не намерена терпеть проповедь про хороших жён, но тут Марию Львовну понесло…
— Хорошая жена не бежит после измены, а возвращает мужа. Умная жена молчит, а не бегает по родственникам. Добросовестная жена всеми силами возвращает супруга в лоно семьи, а ты! — она взмахивает рукой, стараясь попасть мне по лицу, но я отшатываюсь, удаляюсь спиной в дверь. — Ты! Ты самая настоящая паршивка!
От унижения и стыда меня снова мутит. Причём настолько сильно, что желудок подступает к горлу и я дышу сквозь сцепленные зубы, чтобы прямо в коридоре меня снова не вырвало.
— Ты бессовестная нахлебница! — кричит свекровь. — Ни единого дня в своей жизни не проработала. Всё на шее Макарушки сидишь, ножки свесив. Всё клянчишь... Этот отпуск тебе не отпуск. Это кольцо некрасивое, новая квартира не обставлена. А жена сама вьёт свой уголок! И только ты бездельница.
Кричит свекровь громко. Так громко, что свёкор не выдерживает и выходит в коридор, но один взгляд бешеных обезумевших глаз, и он просто закрывает дверь спальни, оставляя меня наедине с чудовищем, в которое превратилась всегда улыбчивая и отзывчивая женщина.
— Ты нахалка, что присосалась к моему мальчику. Дрянь, которая из него верёвки вьёт, всю жизнь ему своими капризами портит. Ты смеешь ещё приходить и обвинять Макарушку в измене? Да без него ты бы на панели сгнила!
Я не успеваю среагировать, и звонкая сочная пощёчина касается моего лица, откидывая мне голову в косяк. Я хватаюсь одеревеневшими пальцами за гладкий шелк стен. Внутри всё звенит и переливается перед глазами бензиновой плёнкой. Я жмурюсь, стараюсь отогнать галлюцинации, но становиться ещё хуже, и ритм крови в ушах гремит набатом.
Мария Львовна кричит. Её лицо раскраснелось. Она машет перед моим лицом руками, и я шагаю, хватаю твёрдое её запястье и срываю с пальца колечко с ключами. Свекровь визжит.
— Дрянь! Подлая дрянь! Ты мне руку разодрала! Вот сейчас я позвоню Макарушке! Вот он научит тебя уму-разуму! В ногах его ползать будешь и радоваться, что дали облизать ботинки!
Позову тебя шёпотом
Глава 8
В глазах свекрови столько ярости и злобы, что я невольно закрываюсь от неё и иррационально хочу прикрыть голову, потому что Мария Львовна скалится.
— Привёл в дом подстилку какую-то, — хрипит она. — Да на тебе пробы негде ставить, а всё туда же… изменяет…
