Я ее не отдам.
— Меня зовут Руслан, — говорит он, поднимаясь на ноги с усыпанного игрушками пола. — У вас прекрасная дочь. Такая смышленая для… сколько ей?
— Чуть меньше года, — специально не уточняю я.
— А вела себя, как взрослая, — он улыбается ей такой ослепительный улыбкой, что кроха отвечает ему тем же. Она улыбается ему почти десятком зубов, хотя очень редко признает незнакомцев. Мне даже врачи всегда говорили, что она слишком серьезная — вечно с хмурыми бровками и всегда будто внимательно слушающая. И как эта связь у них с Русланом работает? Потому что иначе еще я не знаю, как это назвать.
Меня пугает одинаковая зелень их глаз, которой они смотрят друг на друга, поэтому я отворачиваю Аленку и киваю Гончарову.
— Спасибо вам, Руслан… как вас по отчеству?
— Не за что, — и будто нехотя добавляет: — Игоревич.
— Вы поймали коляску и…
Спасли собственную дочь. А еще меня от психиатрического отделения, потому что я сошла бы с ума, случись с крохой что-то серьезное.
— Это меньшее, что я мог сделать.
Он стоит, хотя я надеялась, что сразу уйдет, как только я заберу кроху.
— Извините, но Аленке нужно поспать, режим и… Она не спала на прогулке и очень скоро начнет капризничать.
— Конечно. Я вас провожу.
Я оборачиваюсь в поисках поддержки у Олеси, но той вместе с Артуром уже и след простыл.
— Не стоит. Мы справимся, я буду внимательно смотреть по сторонам.
Но он аккуратно подталкивает меня к выходу, придерживая за талию и даже не подозревая о том, как горит моя кожа под его пальцами. Даже через плотную одежду.
И я иду. А что мне еще остается? С Аленкой на руках бежать куда сложнее.
ГЛАВА 5
Ночка выдается непростой. Я почти не сплю, ворочаюсь с бока на бок, прижимаю Аленку ближе к себе. Только закрываю глаза, сразу накатывает ужас — самокат, крик и летящая под откос коляска. Вздрагиваю каждый раз, как вспоминаю, позабыв про собственную боль. Боль в теле, напротив, приземляет меня и говорит, что все самое страшное позади. Я успокаиваюсь лишь к рассвету, вдыхая сладкий аромат детского шампуня в волосах малютки. Она вся пахнет, как булочка, и это самый аппетитный запах на всем белом свете.
Аленка спит хорошо, и я этому рада. Сегодня нам дали отгул, поэтому я не спешу будить ее. Оставив видеоняню, которую мы с Олесей купили на двоих, иду в душ на этаже и шиплю, когда прохладная вода касается ссадин. Вот теперь это та самая боль. Я заслужила ее, потому что не справилась. Плохая ли я мама после этого? Не знаю. Но я сделаю все, чтобы замолить этот грех.
Вытирая влажные волосы полотенцем, я смотрю в кривое зеркало душевой и гадаю, что делать со сбитыми коленками, которые будут ужасно смотреться в форменном платье. Купить плотные колготки? В сорокоградусную жару это будет испытанием для моей выдержки, но я готова. Посоветуюсь с руководством — как они скажут, так и будет.
Я уже натягиваю леггинсы на влажное тело, когда слышу разговоры за дверью.
— Ты только представь, если они отстроят здесь все! Кальяны, игровая, господи, да я за плазму и хороший кофе душу продам!
— Ага, только где мы жить будем, пока новое начальство собирается творить?
— Да брось, с их деньгами сколько это займет? Месяц? Два? Перекантуемся в хостеле рядом.
— Ты думаешь нам всем хватит там места после того, как об этом объявили на собрании? Да нас тут вдвое больше нормы живет.
Таня и Вика появляются в душевой в одних полотенцах. Тут мало кто стесняется, разгуливая по корпусу в купальниках.
— О чем объявили на собрании? — не скрывая того, что подслушала, спрашиваю я.
— Алиса, привет! Как ты? Как Аленка?
— Мы слышали, что произошло.
— Да, это кошмар какой-то!
Они галдят наперебой, игнорируя меня.
— Так что за новости? О чем вы говорили? — повторяю вопрос.
— А, да помнишь, что отель собирался купить какой-то столичный миллиардер? Сделка состоялась на днях, вчера на собрании персонала объявили, что новый хозяин никого не собирается увольнять, слава богу, а то все сходили с ума.
— Да, жалко только, что он сам не показался нам, этот миллиардер. Я бы на него с удовольствием посмотрела.
— Так а что насчет общежития? — нетерпеливо перебиваю я, потому что мне плевать, как выглядит тот, из-за кого нам, возможно, придется подыскивать новое жилье, которое никаким образом не вписывается в мой бюджет.
— Дали неделю всем, чтобы съехать на время, снесут общагу, чтобы построить новую. Обещают, что тут все будет на европейском уровне, все дела. Бесплатный бар с кофе и…
— Съехать? К-куда? — Меня даже трясет.
— Обещают оплатить хостел на Морской.
— Хостел? — И как они представляют жизнь в хостеле с малышом? Хотя они и не представляют, наверное. Новое руководство может быть вообще не так благосклонно к детям, как прошлый хозяин, у которого самого пятеро сыновей и долги. Нам уже несколько месяцев втирают про новые ориентиры политики отеля — мировые стандарты и молодое поколение. Что это значит для меня и Олеси — совсем непонятно, но даже если представить, что мы сможем снять комнату (а в пик сезона это вряд ли), то я боюсь подумать о том, что это будет стоить нам.
Интересно, арендодатели примут авансом почку? Потому что мне больше нечего дать.
Когда я возвращаюсь к Аленке, то еще долго слушаю ее размеренное дыхание — меня это успокаивает. Спит она как ангелочек. И меня убивает, что мы можем остаться на улице. Почему так? Каждый раз как только жизнь более-менее налаживается, кто-то сверху обязательно напоминает мне, чтобы не расслаблялась. За что мне это все?
Олеся уходит раньше на смену, чтобы успеть закинуть Артура матери, которая приехала в отпуск на море, чтобы подлечить в санатории здоровье по путевке от работы. Объясняет, что хочет дать мне отдохнуть, но я очень надеюсь это не из-за того, что она мне больше не доверяет.
Покормив Аленку смесью, потому что просто не в состоянии сейчас приготовить ей даже пюре, я все равно вспоминаю то страшное время, когда умерла мама, и я осталась одна в этом мире еще и без молока. Когда после похорон у тебя нет денег даже на гречку, а тебе нужно купить детскую смесь, чтобы ребеночек не голодал, это чувство беспомощности съедает тебя изнутри. Тогда мне казалось, что я навсегда потеряла связь с Аленкой. Все вокруг смотрели на меня, как на неполноценную мать, которая лишила ребенка иммунитета. Я была вынуждена оправдываться первое время, а потом стала просто молчать, даже когда педиатр — женщина старой закалки — закатывала глаза и советовала просто пить чай со сгущенкой, да побольше. Или травки, которые из-за стресса конечно же не помогали.
Я молила того, кто сидит сверху, сжалиться надо мной и крохой, но меня никто не услышал. И все же мы справились. Ради нее я бы победила саму смерть.
Около девяти я сама чувствую голод. По щелчку желудок сводит так, что я загибаюсь от боли. Когда я ела крайний раз? И не вспомню даже. И будто мне в ответ стучат в дверь. Я хмурю брови и иду открывать.
— Доброе утро, — здоровается со мной официант из приотельного ресторана. Я не знаю его, думаю так из-за формы. И большого подноса в руках. — Куда мне поставить ваш завтрак?
— Мой что?
Я в недоумении свожу брови.
— Завтрак, — спокойно отвечает парень, на бейдже которого написано Сергей.
— Я ничего не заказывала.
Да там цены конские! Знаю, ребята иногда позволяли себе такую роскошь после получки, но им точно никто не приносил еду в номер.
— Заказ оплачен. Вы же Алиса? — Сергей достает небольшую карточку, похожую на визитку, из-под крышки. — С пожеланием доброго здоровья, — читает он, но понятнее от этого не становится. — Можно я оставлю поднос и уйду? У меня перерыв, я не могу торчать здесь до обеда.
Только если… Да нет. Не может быть.
— А, да, конечно.
Я все-таки пропускаю парня внутрь, и поставив огромный поднос на тумбочку, тот быстро уходит.
