Клянусь, я твоя (СИ) - Полина Эндри

— Да это же очевидно, мама! Он даже не знает, какие цветы я люблю! Притащил пионы и эти дурацкие конфеты! — Мама бросает на меня предостерегающий взгляд и я сбавляю громкость своего голоса, неохотно беря вилку обратно. — Для приличия мог бы поинтересоваться хотя бы у тебя, если не хватало духа спросить о моих предпочтениях прямо.

Мама жеманно вздыхает и откладывает приборы в сторону, отодвигает тарелку по дымчато-белой жаккардовой скатерти и сцепляет руки в замок на столе. Ее взгляд будто рентгеном полощет мою душу.

— Кимберли, мы же с папой лучше для тебя хотим.

Я фыркаю. Взгляд бросается на пустое место за обеденным столом, и я кривлю губы. О чем тут говорить, если он идет утром, когда яещёсплю, и возвращается, когда яужесплю?

— Закрыть в четырех стенах и сватать за нелюбимого — это ты считаешь лучше?

— Ну вот что ты в нем нашла, в этом Кейне? — мама слегка импульсивно взмахивает руками, задевая посуду, через что воздухом проносится легкий звон, и я понимаю, что не только я сегодня останусь с пустым желудком. Я опускаю взгляд в свой ужин и нервно ковыряю сырный квадратик, просто чтобы чем-нибудь занять руки.

— То, чего нет у других, мама. Я люблю его и никогда не откажусь от своих слов.

— Он использует тебя и бросит.

— Неправда! — подвергаюсь провокации и мгновенно затихаю, опуская взгляд обратно в тарелку. Почему-то мой голос начинает заикаться. — Он… Он сказал, что будет ждать сколько нужно.

Мама смотрит на меня, долго смотрит, и мне кажется, что в какой-то момент все меняется, а в ее глазах впервые проскальзывает что-то граничащее между теплым сочувствием и пониманием.

— Какая же ты у меня наивная…

Похоже, я действительно ничего не понимаю, потому что я вижу на ее лице улыбку, а в следующее мгновение она перетягивает стул поближе и прижимает меня к себе, гладя волосы. Я не сопротивляюсь, но и не жмусь в ответ, не даю возможности понять, что меня так легко размягчить.

— Совсем не наивная, — отбрыкиваюсь я, но почему-то мой голос звучит заглушенно и ослабленно. — Вот увидишь, скоро он станет богатым и утрет нос всем, в том числе твоему Стэну. А потом заберет меня с собой в Северную Флориду и вы с папой ничего не сможете сделать.

Мама продолжает меня гладить.

— Милая, я понимаю, ты увлеклась им. И сейчас тебе кажется, что это любовь всей твоей жизни. Он наверняка наговорил тебе всяких обещаний, но это только слова, Ким, — тут я отклоняюсь, чтобы посмотреть на нее. Мама продолжает: — Скажи мне, он уже сделал что-то, чтобы воплотить свои обещания?

Я чувствую, как мое сердце делает кульбит и теряюсь.

— Нет, он…

— Вот видишь, — не дослушивает, перекладывая прядь волос мне на плечо. — Такие парни, как он умеют только красиво говорить.

— Ты ничего не знаешь, мама, — возражаю я, но в моем голосе неожиданно куда больше растерянности, чем возмущения. — У него сейчас просто сложный период.

— А кому же сейчас легко?

— Нет, ты не понимаешь… — быстро раскачиваю головой, вдохновленная тем, чтобы донести ей. — Его сестренку забрали в детский приют, он работает на двух работах и ​​откладывает на обучение в солидной брокерской компании. Он делает все, чтобы вернуть свою сестру и обеспечить нам хорошее будущее.

— Хорошо, Ким, — неожиданно просто соглашается мама. — Пусть даже так. Допустим, он трудится, не покладая рук. Когда-нибудь сможет добиться успеха. Но там где успех, там есть власть, и там всегда женщины, понимаешь меня?

— Не совсем…

Я вижу, как ее рот разъезжаются в легкой улыбке, готовясь говорить, и я близка к тому, чтобы вот-вот понять ее посыл.

— Возможно, сейчас он клянется тебе в любви, но потом будут другие. Ты сейчас удобна. Потому что другие девушки не интересуются им. А тебе, наивной глупышке, он просто запудрил мозг, наобещав горы ради тебя свернуть.

Повисает затяжное молчание.

— Ты ничего о нем не знаешь, мама, — мое волнение пробивает трещину в голосе, из-за чего он становится нетвердым и дребезжащим. И я впервые не слышу в своем голосе убедительности и уверенности.

Понимая, что до сих пор сжимаю вилку в руке и она уже перегрелась от теплообмена, я отбрасываю ее и иду в свою комнату, заостряя внимание на том, как серебро зазвенело от удара по столу, лишь бы не думать о зерне сомнения, что предательски посеялось внутри.

По комнате плетется тусклое свечение вечернего сумрака, льющегося из открытого окна, легкий ветерок мягко колышет белый тюль, и от стен отражаются причудливые звуки проезжающих на улице машин. В углу на письменном столе тихо гудит не выключенный ноутбук. Я ставлю паузу и закрываю окно. Тишина вокруг сгущается, давя на меня тяжестью. Она тянется по стенам, карабкается на потолок и простирается дальше, запрыгивая на меня, как дикий зверек из пустоты.

Я чувствую неестественный холод в плечах и обнимаю себя, мне становится страшно из-за того, что мама может быть права. Я не знаю, каким витиеватым образом, но ей это удалось, — под моими ногами нет привычной твердости, пол размягчается, словно расплавленный на кузнечном горне металл, страх оказаться брошенной Кейном растет аморфной тенью надо мной, и я думаю: почему вдруг я чувствую себя так, будто это произошло? Мне ведь никогда раньше даже в голову это не приходило.

Металлическая окантовка дисплея с минуту холодит кожу пальцев, и я застываю в шатком шаге от того, чтобы вылить на Кейна свои страхи.

Кейн, ты ведь не бросишь меня?

Я знаю, что это неправильно. Жалко, да. Так не должно быть, но мне трудно утихомирить уже разбушевавшийся ветер. Я жду ответа долго, и когда он приходит, в нем нет ни грамма того Кейна, который мгновенно распылил бы эту растущую тень, которая все еще висит надо мной темной запыленной парой.

Почему ты так думаешь, Кимберли?

Сдержанно, сухо. Я закусываю губу, игнорируя каплю слезы, падающей на бедро.

Я говорила с мамой.

Теперь Кейн совсем не отвечает мне. Меня вдруг накрывает мини-паника, все мысли сбиваются и мамин голос сплетается в узелки где-то вокруг мозга, оседая на него невидимым слоем пепла.

Я не могу представить, чтобы он так смог поступить.

Я думаю о его длинных и нежных пальцах, заправляющих прядь, которая норовит упасть мне на глаза, вижу его улыбку и слышу ласковое «Ким», когда он оставляет