фразы, знакомство. И я ощущаю безумный азарт. Вот уж и вправду, как в юности! И близость его отдаёт лёгкой горечью. Хороший табак и вино. А я? Интересно, чем пахну я в данный момент?
— Давно не встречал такую красивую женщину, — говорит он, кладя свою руку на стол. Близко-близко к моей. Но ещё не касаясь. Позволяя сравнить…
Я кусаю губу. Вот дурная привычка! Краем уха слышу, как Машка флиртует с другим. И будто нам снова 17! И я обещала родителям быть дома к полуночи. А за окном уже ночь…
— Спасибо за комплимент, — смущаюсь. Краснею, как девочка-целочка, блин!
Кольцо я сняла. Оставила дома, в шкатулке. Возможно, впервые за множество лет.
— Коньяк — не женский напиток, — продолжает он тихо. Но я его слышу. Возможно, потому, что его губы почти прикасаются к мочке…
— Вам подходит вино. Дорогое и сладкое. Я угощу вас за ужином, завтра.
— Завтра? — говорю, вскинув брови.
Вспоминаю, что завтра суббота. И мозг, опьянённый, уже сочиняет легенду для мужа.
«Самойлова!», — осаждаю себя. Призываю на помощь уснувшую совесть. Но та крепко спит. А мужская рука накрывает мою, заставляет попятиться. Он стоит позади, опираясь на стойку. И я, будто в коконе, им окружённая, еле дышу…
— У меня домик за городом. Чудесное место, тебе там понравится, — говорит, как ни в чём не бывало. Вот мы уже и на «ты».
Вспоминаю, как звать благодетеля. Эльдар? Эраст? Эрнест?
— Я… я не знаю, наверное, я не смогу…
Он обрывает мои оправдания. Подносит к губам мою руку. Целует так нежно и бережно, словно держит в ладони птенца.
— Не отказывай мне. Я давно искал такую, как ты.
— К-какую? — лепечу, ощущая мурашки на коже.
Он улыбается. И лёгкая сеточка мелких морщинок обрамляет глаза. В тёмной бездне которых таится желание…
— Молодую, красивую, знающую себе цену, — слышу я и не верю. Наверное, что-то похожее он говорит каждой женщине? Лишь бы её заманить! И думаю в этот момент, так некстати. А что говорил мой Илья этой, своей… мокрощелке?
Мужчины уходят «припудрить носы». Наверное, делятся планами? Мы с Машкой грызём виноград, что они заказали.
— Я наверно Рубенчику дам, — вздыхает подруга.
Смотрю на неё:
— Ты сдурела?
— А чё? — хмурится Машка.
— Ну, ты ж не давалка какая-то? Хотя бы три дня подожди!
Она, отмахнувшись, бросает:
— Чё ждать, Нась? Мне уже лет под сраку! Это ты у нас замужем. Я тоже хочу.
Я хочу возразить, но вздыхаю. Допиваю коньяк. От него так тепло и приятно в груди…
— Нась! Слышь? — шепчет Машка, едва не упав, — Эт хто там, гляди?
Я оборачиваюсь, стараюсь держаться за стойку.
— Эт твой?
— Ч… что? — я не верю глазам.
Илья, вместе с другом Олегом, бессменным своим мудачком, стоит у столба, и крутит башкой, будто ищет кого-то. Кого-то? Меня!
Я ему написала: «Встречаемся с Машкой. Не жди».
Он ответил короткое: «Где?».
«Щас», — подумала я, и отделалась фразой: «У Машки. Ну где же ещё?».
И как он меня отыскал?
— Это ты ему ляпнула? — тереблю я её за рукав.
Машка сама пребывает в смятении:
— Нет! Я могила, ты ж знаешь!
— А… ик! Как он узнал? — на меня нападает икота. Наверно, от ужаса быть им увиденной здесь. В таком состоянии…
— М-машшш, — шепчу я подруге, — Я сильн пяная?
И выпрямляюсь, стараясь выглядеть трезвой. Машка смотрит внимательно. Видно, что ей тяжело сфокусировать взгляд. Ой! Если я выгляжу также, то дело — труба!
— Да ты ващщщее трезвая! — заверяет она и смеётся.
— Ч… ик… чего? — я икаю опять.
— Анекдот! — восклицает подруга, — Самойлова пяная! Када эт было?
— Када? — морщусь я.
Машка, вспомнив, стучит по столешнице:
— Развод отмечали! Второй.
Я напрягаюсь, но помню обрывки. Шампусик, подруга в фате. И ещё кучу разных подруг. Где теперь они все…
— А чё третий не стали? — говорю, вспоминая её «ловеласа».
Машка грустнеет:
— Сергунечку я любиииила, — стопка в руке наполняется снова.
И я, подняв, говорю:
— За любовь!
И в этот момент позади, раздаётся отчётливый голос супруга…
— Настя! — его голос звучит как предупреждающий выстрел. Или предупредительный… Короче, стреляет в упор!
Оборачиваюсь медленно, стараясь при этом сохранить на лице невозмутимость.
— Ннн-да, — отвечаю, как консультант в магазине одежды.
Стоит, сунув руки в карманы. Смотрит так грозно. Словно готов меня съесть. Или, может, ударить…
— Почему телефон не берёшь? — цедит сквозь зубы.
«Телефон?», — вспоминаю, что я его не проверяла с тех самых пор, как мы начали пить.
— Занята, — отвечаю ему деловито.
— Илюша, привет! — кричит Машка, — А мы тут сидим!
— Да я вижу, — он адресует ей полный ярости взгляд.
Дружок его рядом кивает. И опускает глаза виновато. Мол, я ни причем. Меня заставили. Ага, как же! Небось прикрывал его задницу всё это время? Мужская солидарность. А у нас, значит, женская!
— Ты сказала, что будешь у Машки. Я приехал, тебя там нет, — говорит мой супруг. С видом таким оскорблённым, как будто его обманули. Обманута я! Только он ведь не знает, что я уже знаю… В общем, не знает! И думает, что это он пострадал.
— А за… зачем т-ты туда приезжал? — говорю, опираясь на стойку.
Он стоит, глаз не сводит. А мне его жаль! Вот, бедняга. Искал меня, значит, у Машки. Наверно, дочурка сболтнула, где мы. А эта клуша ей всё рассказала. Куда мы идём и зачем…
— Настя, ты выпила? — бросает он коротко. Как будто меня упрекает! За что?
— Ну, выпила, да, — говорю, пожимая плечами. Тебе ли меня упрекать?
Он смотрит на стопки, бутылку, уже опустевшую. И виноград, сиротливою кисточкой лежащий на влажной тарелке.
— В честь чего? — вопрошает, а сам еле держит себя. Желваки так и ходят по скулам. Зубы, наверно, скрипят. А я ощущаю себя лучше некуда!
— Просто так, — отвечаю, скрестив ноги под юбкой.
Машка спешит на подмогу:
— Пятница! Разве не повод устроить девичник?
Я киваю, и тут же опять подавляю икоту.
Муж вздыхает. Губы сужаются в тонкую линию. Это значит, он зол.
— Поехали, — резко бросает. Но я не хочу!
— К-куда? — пожимаю плечами.
— Домой, — отзывается он.
И подходит. Хватает за локоть, пытается сдёрнуть со стула. Ага, щас! Я крепко держусь.
— Илья, ну ты чегоооо? — обижается Машка, — Мы так сидим хорошо!
— Да вижу я, как вы сидите, — он мечет молнии взглядом.
Музыка громко звучит, заглушая слова. Но я его слышу. Могу прочитать по губам. Этим ртом он её целовал… Ту, другую! Снежинку. Тупую корову, которой наверное, нет тридцати.
— Я никуда не
