– Скоро подъеду, – и сразу же без перехода: – На колени.
Судя по звуку щелкнувшей пряжке, это он Тане:
– Давай-давай, – закрывая дверь поторапливает меня Коля. – Поговорила? Свободна.
Вздрогнув, отмираю.
Надо отсюда уходить. Едва переставляя ноги, покидаю ВИП-зону.
Прохожу мимо грохочущего танцпола, пробираюсь через группки молодняка, вышедшего потрепаться.
Каждый шаг даётся всё легче, и на улицу я вылетаю почти бегом, но холодный ветер отрезвляет, и я возвращаю за пальто.
Мозги потихоньку встают на место.
Ящер прав. Мне повезло. Могла ведь быстро совершить карьеру от аспирантки до опытной любительницы. А если бы нарвалась на мерзавцев, то и до статуса профессионалки рукой подать.
Невидящим взглядом уставившись в зеркало, завязываю поясок пальто, и пытаюсь разобраться: почему я сразу не рванула оттуда, как только он заговорил об оплате натурой? Для меня это неприемлемо, но я всерьез рассматривала его предложение. Его взгляд меня поработил. Как гипноз. Действительно, василиск. Опасный ящер. Не надо было приходить. Он всё верно сказал, только теперь я совсем не знаю, что он не делать. Хоть бы Лёшка уже очнулся!
Подняв воротник повыше и засунув руки в карманы, я пробегаю через освещенную парковку перед клубом, ветер с воды остужает горящие от слёз глаза, на и сует за шиворот свои пальцы.
Набережная ещё не пуста, но транспорт скоро перестанет ходить, нужно поторопиться. Надеюсь, мама уже спит, а то будет волноваться. Со дня Лёшкиной аварии она впадает в панику по любому поводу.
Пытаясь спрятать мерзнущий нос в шифоновый шарфик, я поворачиваю на аллейку, ведущую к остановке.
– Ты посмотри! Наша краля вместо того, чтобы вернуть нам долг, тратит денежки по ночным клубам, – словно из ниоткуда вырастает передо мной тёмная фигура.
По голосу узнаю одного из тех троих. Хочу его обойти, но из кустов, обрамляющих аллею, выступают двое других.
Сердце сжимается. Я уже дрожу вовсе не от холодного ветра.
– Мне думается, друзья, что пришла пора объяснить нашей общий знакомой, что мы тут не шутки шутим.
Глава 4
Мне их не обойти.
Мозг работает, словно фотоаппарат: щелчок – мысль, пауза, вспышка – осознание безысходности.
В кусты ломануться?
Там ещё быстрее схватят.
Заорать?
Да кто тут вот меня вообще услышит?
Справиться с ними мне тоже не под силу. У меня даже перцового баллончика нет. Причем вообще. Я его даже не купила.
Гордеев действительно прав: и о чём я вообще думала, идиотка?
Мне кажется, что мой ступор длится вечность, но, скорее всего, это такая же обманка мозга.
Они же ещё не дошли до меня… Наслаждаются моим страхом.
Медленно пячусь. Я не так далеко отошла от парковки клуба. Сделать шагов тридцать, и я вернусь в освещённую зону, а там камеры, охрана… Вот там уже можно и поорать. Но это если мне повезет.
– Сто, сука, по-хорошему не хочешь? Тогда мы подоступнее обоснуй найдём.
– Белобрысая думает, что она умнее всех, – сплёвывает тот, у которого на лице тянется тонкий дугообразный шрам от уголка губ до уха.
– Да, брат, – соглашается другой с полным ртом золотых зубов. – Она нас явно не уважает, но мы ей хорошие манеры быстро привьём.
Вразвалочку они направляются ко мне. Руки они держат в карманах, и мое воображение рисует там ножи.
Я опять отступаю, шаг за шагом, но расстояние между нами сокращается всё равно.
Господи, дай мне шанс! Пожалуйста, Господи!
Но у Бога Видимо другие планы, потому что, когда мне остаётся совсем чуть-чуть, золотозубый, разгадав мои намерения, совершает хищный бросок. Мозг отстранённо регистрирует происходящее в то время, как тело действует на инстинктах.
Вот урод уже совсем рядом и выкидывает руку в мою сторону. Отпрыгнуть и развернуться я успеваю, но побежать – уже нет. Он хватает меня за шиворот пальто и дёргает на себя, впечатывая спиной в его тело. Шарфик, попавший ему под пальцы впивается мне в горло, перешибая мне дыхание на выдохе. В глазах темнеет. И вот я уже чувствую его руку, ухватившую меня за волосы. Из глаз брызжут слезы.
Да, что ж такое… Выживу – отрежу к хренам. Все, кому не лень, тягают.
В подтверждение золотозубый с наслаждением дергает за волосы.
Я визжу, потому что это больно и потому что это страшно.
– Что? Уже не такая смелая? – сипит ублюдок мне на ухо, обдавая зловонным дыханием. От него отвратительно несет мокрой пепельницей, чесночной колбасой и давно нечищенными зубами. – Заткнись, сука!
– Пожалуйста, не трогайте меня! – скулю, когда ко мне подходит тот со шрамом.
Он дёргает за пояс пальто, и у меня вырывается ещё один крик ужаса.
– Заткнись, шмара! Ненавижу таких, как ты! Дерьма в жизни не ела, поэтому и на других как на дерьмо смотришь, – выплёскивает он на меня свою ненависть. – А ну, заткнись, я сказал!
И отвешивает мне оплеуху, потому что я не могу остановиться и подвываю от страха, а золотозубый меня встряхивает.
– Отпустите…
– Что, девонька, страшно? – ласково спрашивает третий с гаденькой ухмылкой. – Отпустим, уму-разуму научим и отпустим.
– Не трогайте меня, – молю я.
Бандит со шрамом, показывая, что никого не волнуют мои просьбы, запускает пятерню за полу распахнувшегося пальто и больно сжимает мне грудь.
– Ты нарываешься, тебе сказали закрыть рот. Ещё немного, и кроме основного долга будешь отрабатывать проценты, – он мерзко ухмыляется. – Натурой. Есть у нас местечки для таких, как ты. Ваша блядская натура там расцветает, и вы, мрази, сразу забываете, как смотреть на других сверху вниз. На стёртых коленках-то оно не сподручно.
Господи, не дай ему сделать со мной что-то!
– Я б тебя и сейчас, девонька, повоспитывал, – третий одобрительно смотрит, как урод со шрамом меня лапает. – Тем более, что после Арлекина ты со мной и сама ласковая будешь. Только мы пока тебе дадим последний шанс. Как договаривались, у тебя есть еще два дня. Мы – люди чести.
И все трое паскудно ржут, а женоненавистник продолжает больно тискать мою грудь.
– Дойки зачёт! – рекламирует он. – Ремешком бы пройтись.
Я закусываю губу, когда он выкручивает сосок, и в этот момент Арлекин снова отвешивает мне пощёчину. Чувствую во рту вкус крови из прокушенной губы.
– Поняла, сука, что тебя ждёт? – спрашивает золотозубый, снова натягивая шарф.
Господи, за что? Что я сделала не так в жизни?
– Не слышу: поняла?
– Девонька, – издевательски подсказывает третий. – Если сказать трудно, ты кивни.
Я киваю, от чего шарф ещё сильнее впивается в горло.
У меня перед глазами расцветают круги.
– Вот и чудно, отпускай ее, Ружье, – и тот толкает меня вперёд на Арлекина.
Не удержавшись на ногах, я падаю на асфальт, потому что Арлекин отходит в сторону.
Кашляя, хватаюсь за горло и чувствую, что лицо мокрое. Пытаюсь утереть слезы, потому что сквозь них ничего не видно. Грязной ободранной ладошкой размазываю их, ощущая, что щека после двух ударов онемела.
Ко мне наклоняется тот третий, нарочно наступая на пальто и оставляя на нём грязный след.
– Увидимся завтра, девонька.
Они уходят, слышу только треск кустов. Растворяются, оставляя растоптанную меня в аду из беспомощности и ужаса.
Пока не тронули. Пока. Завтра увидимся.
Реву в голос.
Понимаю, что я не смогу, просто не смогу шагнуть обратно в аллею. Пойду вдоль проезжей части. Пальто светлое, сбить не должны.
Заливаясь слезами, поднимаюсь. Чуть прихрамывая из-за ободранной коленки, я пошатываясь бреду к свету.
Пульс молотит, в ушах шумит, а в голове пусто и звонко.
Медленно иду по обочине, шарахаясь от машин, выезжающих с набережной.
Они равнодушно проезжают мимо, но это и к лучшему.
Когда одна из них, минует меня, но притормаживает чуть впереди, меня начинает колотить.
Из распахнувшейся задней двери выходит здоровый мужик и направляется ко мне.
