ней все в порядке. И, может быть, в процессе часть вины исчезнет настолько, что я снова смогу дышать.
Напоминание помогает успокоить мой пульс. Фрэнки. Она — вот что важно. Она — все, что имеет значение.
Я отключаю свой мозг и отдаю бумаги женщине рядом. Стелла заполняет нижнюю часть, затем кладет их в портфель и встает. Она протягивает руку.
— Может быть, мы рискнем перейти ко второй фазе?
Я беру ее за руку и поднимаюсь.
— Вторая фаза?
Она улыбается. От слишком совершенного изгиба ее красных губ у меня по рукам бегут мурашки.
— Я провожу тебя в женскую половину, где тебя приведут в порядок и подготовят к знакомству с Мэтьюзз. Это твой шанс, Эмми. Твой шанс быть востребованной.
Она закрывает глаза и глубоко вдыхает, затем снова открывает их, когда делает выдох.
— Я до сих пор помню, как на меня впервые претендовали.
Сказочная искра мелькает в ее глазах лани, как будто она потерялась в другом моменте, и это заставляет меня сделать шаг назад.
О, Фрэнки. Во что, черт возьми, ты вляпалась?
— Ты думаешь, я просто кукла. Кукла розовая и легкая.
Кукла, которую ты можешь посадить так, как тебе нравится.
— Харли Квинн
Maма не верила в телевидение, поэтому мы с Фрэнки обычно проскальзывали в соседний трейлер, где пожилая женщина, известная под ласковым прозвищем "Чокнутая Бетси", позволяла нам смотреть у неё кабельное и наслаждаться нашей зависимостью от реалити-шоу и канала Home Network. Я видела изрядную долю модной недвижимости по маленькому телевизору, стоящему на ее кухонном столе.
Это место меркнет на их фоне.
Когда Стелла впервые вывела меня на улицу через заднюю дверь, меня встретил причудливый сад, который я мельком заметила из гостиной. Такие же массивные живые изгороди, обрамлявшие переднюю подъездную дорожку, окружали границу сквера, как забор. Вот почему я была так удивлена, когда она показала узкий проход, скрытый за вишневым деревом. Мы прошли через него и продолжили путь за стеной кустарника.
Я не ожидала увидеть травянистое поле длиной в четверть километра, ведущее к другому, большему особняку.
Это секретный гостевой дом — если такой большой особняк можно назвать секретным — с замысловатой лепниной, украшающей фасад, и террасами, которые приводят гостей вроде меня в трепет. Это здание достаточно узкое, чтобы спрятаться за своим аналогом, но в длину вдвое больше дома напротив.
Мы пересекаем узкую подъездную дорожку, и Стелла останавливается, когда мы подходим к входной двери из красного дерева. Она автоматически отпирается с отчетливым щелчком. Мои брови хмурятся, и я поднимаю голову вверх. Конечно же, из дверного проема выступает маленькая черная чаша, из тех, что скрывают камеру, так что вы не сможете сказать, в какую сторону она направлена.
Пока я не уверена, должно ли осознание того, что за нами так пристально следят, заставить меня чувствовать себя более безопасно или, наоборот, более неловко. Насколько пристально они наблюдали за Фрэнки?
Я следую за Стеллой в фойе, и мои движения замедляются, когда я оглядываюсь вокруг с широко раскрытыми глазами. Это здание может внешне соответствовать фасаду — все в мягких землистых тонах и элегантном дизайне, — но интерьер — это нечто совершенно иное. Наши платья сливаются с черными как смоль стенами. Полированный белый мрамор простирается под нашими каблуками, усиливая каждый щелчок эхом, которое отражается от углов.
Постоянный цокот каблуков режет уши, но темнота окутывает меня, как мягкое одеяло. Тени успокаивают гусиную кожу на моих обнаженных руках. Пульсация в венах успокаивается. По крайней мере, в этом месте обман исчез. Никаких лишних украшений или пышности, чтобы скрыть и отвлечь от правды.
Каждая огромная комната, мимо которой мы проходим, выглядит идентично следующей по стилю. Мебель минималистична, современна и выполнена только в самых чистых оттенках черного и белого. Несколько окон скрыты за бархатными черными шторами, создавая в помещении приглушенное и затемненное освещение, что, возможно, должно вызвать у меня мурашки по спине.
Но это не так.
Три женщины легко переходят из одной комнаты в другую. Каждая из них блондинка, настолько обольстительная, что заставляет меня заглядеться, и одета в роскошные платья и туфли на высоких каблуках, напоминающие мои и Стеллы. Они также носят тонкие шарфы вокруг шеи, как у Стеллы, за исключением одного — золотого. Остальные — синий и красный.
Шарфы, кажется, являются единственными цветными пятнами во всем здании, если не считать редких произведений абстрактного искусства, висящих на стенах.
Что-то ледяное скручивается в животе, когда я смотрю, как женщины приходят и уходят. Ощущение пронзает до глубины души, потому что на первый взгляд любую из этих молодых женщин можно принять за Фрэнки. Высокая, блондинка, загорелая, с округлостями во всех нужных местах. Достаточно красива, чтобы казаться отфотошопленной.
Я привлекательна, но это то, что красивые мужчины ценят только до тех пор, пока такая девушка, как она — как Фрэнки, — не войдет в комнату и не сотрет с меня все следы внимания.
Обычно меня бы это не беспокоило, но с моими густыми черными волосами, спадающими прямо на спину, кожей цвета слоновой кости и миниатюрной фигурой, которая едва достигает 1 метр, 68 сантиметров и на этих десяти сантиметровых каблуках, я с ужасом осознаю, насколько сильно выделяюсь среди остальных. Сколько внимания может привлечь одно мое присутствие здесь. Сколько времени у меня есть, прежде чем одна из девушек — или, что еще хуже, Мэтьюззы — что-то заподозрят?
Я киваю в сторону ближайшей к нам девушки, которая ставит свежий букет роз на стеклянный столик.
— Я получу шарф?
Стелла следит за моим взглядом.
— Если все пойдет по плану.
Мы подходим к двум дверям из тонированного стекла. Как только они автоматически открываются перед нами, Стелла ведет меня через короткий коридор, и вскоре мы оказываемся в стерильной комнате с широким столом перед нами. Она делает шаг вперед и звонит в серебряный колокольчик вызова.
Я слышу это цоканье каблуков задолго до того, как появляется другая потрясающая женщина. С ярко-рыжими локонами, ниспадающими на одно плечо, она первая не блондинка, которую я вижу. Левая половина ее головы тщательно выбрита, что подчеркивает ее лицо в форме сердца и придает четкость чертам, которые в противном случае считались бы мягкими и изящными.
Когда ее взгляд встречается с моим, она не улыбается. Не кивает. Ни в малейшей степени не приветствует меня. Я восхищенно
