Ознакомительная версия.
– Юлечка, ты не похозяйничаешь? – ласково попросил отец. – Угостишь нас чаем?
Юлины родители были людьми здоровых склонностей и не любили лишнего барства. Постоянной прислуги в доме не было, но дважды в неделю приходила уборщица, а еще была приходящая кухарка, которая в восемь утра подавала завтрак, а в шесть вечера – обед. Если кто-то из членов семьи опаздывал к трапезе, ел самостоятельно. Подавать вечерний чай входило в обязанности матери семейства. Но сейчас она в спортивном клубе, беззаботно плавает в бассейне.
– Я накрою в столовой.
Она немного злилась на отца за незваного гостя, которого теперь придется развлекать. Этикет не позволяет ей просто сервировать стол и уйти к себе, ведь она не прислуга. Отец мог бы провести его к себе в кабинет, думала она. Что за фантазия устраивать дома деловые совещания! Понятно, он хочет показать себя образцовым семьянином, ведь крепкая семья – показатель надежности человека во всех областях жизни. Но отец так богат, что может вести себя, как ему угодно.
Наполнив чашки, Юля устроилась в уголке, с завистью глядя, как мужчины беззаботно уничтожают булочки с баварским кремом. Сама она сидела на строгой диете – на прошлой неделе весы показали лишние полкило. Следовало безжалостно уничтожить этих вражеских лазутчиков, пока они не привели с собой новых товарищей.
– Я посмотрел образцы вашей мебели, – сказал отец. – Очень мило, и цена привлекательная. Весьма привлекательная. Готов сотрудничать с вами.
– Благодарю.
– Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, если мы с вами будем придерживаться этой ценовой политики, быстро завоюем рынок. Расходы на рекламу я возьму на себя. Надеюсь, к концу года можно будет думать о расширении производства.
– Спокойнее, Евгений Николаевич! – улыбнулся Рыбаков. – Не будем строить наполеоновских планов.
– Понимаю вашу осторожность. Вы – человек в бизнесе неопытный, но я, поверьте, собаку съел на всех этих делах.
Филипп Владимирович отставил чашку и снисходительно взглянул на собеседника:
– Евгений Николаевич, я двенадцать лет сбываю свой товар покупателю, который почему-то убежден, что этот товар больше ему не нужен. И до сих пор не разорился. Вряд ли меня можно назвать таким уж неофитом. Дело не в моих страхах прогореть.
– В чем же тогда?
– Никто не знает, как пойдут наши кухни здесь. В моем городе они расходятся на ура, но кто знает, вдруг народ покупает их из патриотизма?
– Что вы говорите, Филипп Владимирович! Качество отменное, и население быстро это раскусит.
Юля украдкой зевнула. Ее отец сам признавался, что в бизнесе он авантюрист, любит не просто заработать, а «сорвать куш». Похоже, тут именно такой случай.
– Сразу хочу вас предупредить, что при любом развитии событий объем производства останется на прежнем уровне. Я и так выжал из своих площадей все, что возможно.
– Это решаемо, – засмеялся отец.
– Евгений Николаевич, тут вопрос принципиальный. Понимаете, при любой воинской части есть подсобное хозяйство. Но основной функцией этой части является все же не откорм свиней, а оборона страны. Так и у нас. Увы, родина поставила наше предприятие в такое положение, что мы вынуждены производить всякую дребедень, чтобы иметь возможность ремонтировать подводные лодки. Я не говорю уж о производстве, за двенадцать лет моего директорства у нас не было ни одного заказа. И все равно, мы не можем забывать об истинном предназначении завода.
– Не напрасно ли вы упорствуете?
– Не напрасно, – отрезал Рыбаков.
Его суровый ответ стер с лица отца доброжелательную улыбку.
– Да, кажется, не зря вас прозвали Железным наркомом, – буркнул он, подливая себе чаю.
– Я не обижаюсь на это прозвище.
– Вот как?
Юля нерешительно выпрямилась в кресле. За разговорами мужчины совершенно о ней забыли, Рыбаков больше не поглядывал на нее, можно выбрать момент и уйти.
– Именно. Больше скажу, мне претят разговоры о сталинских репрессиях! Ведь если посчитать, сколько народу погубила перестройка, получится ничуть не меньше.
– Господи, что вы говорите!
– Судите сами. Погибшие от наркотиков, спившиеся, бомжи, жертвы СПИДа и туберкулеза. Убитые в криминальных перестрелках и межнациональных конфликтах, которые суть те же разборки. Плюс косвенные потери от падения рождаемости да рост смертности среди стариков из-за низкого уровня жизни и недоступности медицинской помощи. Суммируйте – и вы получите страшную цифру. Нет, я не отрицаю, репрессии были. Но те жертвы были хотя бы принесены ради великой цели, ради идеи, а эти для чего? Для дальнейшего растления нации?
– Да с вами страшно иметь дело! – воскликнул отец почти восхищенно. – Вы предпочли бы жить при тоталитарном режиме? Сейчас у нас все-таки свободная страна…
– Евгений Николаевич, свобода – это не когда гражданин выбирает, пойти ему сегодня в бордель или в кабак. Свобода – это когда он решает: жить как скот или стремиться к совершенству. И в этом смысле человек свободен всегда. При любом режиме, в любых обстоятельствах. А у нас теперь люди не знают, где совершенство. Все идеалы развенчаны, вот что страшно.
Юля не желала больше слушать эти разговоры, достойные заседания партячейки старых коммунистов.
Она встала:
– Простите, я вас покину.
Рыбаков вежливо поднялся, и вдруг Юля поймала его короткий растерянный взгляд. «Он не хочет, чтобы я уходила», – поняла она и остановилась на пороге.
– Мне было очень приятно с вами познакомиться, – сказала она мягко.
Отец подошел к ней и грубовато обнял за плечи, прощаясь на ночь.
– Ругаете современное общество, за нацию переживаете, а посмотрите-ка на мою Юленьку, – добродушно сказал он. – Аспирантка, отличница! Разве она плохой представитель нации?
– Юлия Евгеньевна не только хороший, но и прекраснейший представитель нации!
Она даже немного смутилась от такого комплимента.
– Вот и спросите ее: как бы ей хотелось жить? Своим умом или чужими идеями?
Юля поморщилась. Втягиваться в философский диспут ей совершенно не хотелось. Не говорить же постороннему человеку, что его место рядом с сумасшедшими бабками на митинге. Слава богу, она хорошо воспитана и умеет поддержать беседу.
– Ни одна идея не имеет цену выше человеческой души, – ответила она вычитанной где-то фразой. – Если ради нее начинают убивать и грабить, идея превращается в свою противоположность. Мне кажется, не так уж важно, во что именно верить и кому служить, главное – верить искренне и служить честно. До свидания, Филипп Владимирович. Спокойной ночи, папа.
Зная манеру отца вести дела, Юля была уверена, что тот передал Рыбакова кому-то из своих подчиненных, и, значит, она больше не увидит этого странного человека. Но Евгений Николаевич часто упоминал директора завода, причем отнюдь не лестным словом. По его мнению, человека хитрее земля еще не рождала. Филипп Владимирович, бесстыдно прикрываясь личиной коммуниста и радетеля о благе народном, пытался выжать для себя как можно больше выгод из грядущего сотрудничества.
Ознакомительная версия.
