А чуть больше года назад, когда сдавали один из ведомственных домов, Анатолий, очередь которого ещё не подошла, и нужно было подождать полгода, демонстративно написал заявление об увольнении.
Приближался двадцать шестой съезд партии, и завод тогда работал в режиме аврала, выполняя и перевыполняя, а тут такое. Никто не захотел тогда уступать свою очередь, и уступил Михаил, потому что его попросил лично директор завода. Мельниковы должны были переехать из общежития в новую квартиру в ноябре, а переехали только через полгода, в мае, в другой дом.
Вера тогда очень злилась на мужа за то, что прохлопал ушами очередь, даже грозилась уйти, но всё обошлось, она простила после того, как им выделили путёвку на море. Путёвку Михаилу пообещал директор, ещё когда они договаривались об очереди, и этот договор остался их тайной.
Михаил до вчерашнего вечера был уверен в том, что с Анатолием Долгих может жить бок о бок только абсолютно покорное, бессловесное создание, но Людмила Евгеньевна очень удивила его. Однако учиться ей муж всё-таки не даёт, это факт.
Так, в молчании и каждый в своих размышлениях, Людмила и Михаил дошли до улицы, на которой располагались двухэтажные ведомственные дома для работников завода.
Остановившись, Людмила повернулась к Мельникову, приготовившись попрощаться. Он снял перчатки, которые вновь надел после того, как спрятал в карман остатки заявления Люды, полез в карман и вдруг спросил:
— Хотите конфету, Людмила Евгеньевна?
— Что? — опешила Люда.
Мельников достал из кармана три конфеты: две "Пилот" и одну "Кара-Кум".
— Светик очень любит, чтобы я приносил ей конфеты, когда прихожу с работы, вот я и таскаю с собой, — улыбнулся Михаил Леонтьевич. — Ей даже всё равно, что в холодильнике точно такие же лежат. Важнее те, что папа достанет из кармана.
Люда представила, как Света каждый вечер встречает отца у дверей и требует "дань". На душе потеплело, стало как-то светло.
— Угощайтесь, Людмила Евгеньевна.
— Нет уж, лучше дочке несите, она ведь ждёт, — покачала головой Людмила.
Она очень любила сладкое, особенно, шоколадные конфеты, однако Анатолий подобных "глупостей" не признавал и постоянно ворчал, если Люда тратила деньги на сладости. Сам он сладкое вообще не ел.
Шоколадные конфеты у них дома появлялись в небольших количествах, и только для Юльки. К дешёвым карамелькам и "лимончикам" Анатолий придирался меньше, потому Люда чаще покупала их. Правда, иногда с зарплаты покупала шоколадные конфеты по пути на работу, чтобы пить с ними чай во время тихого часа.
— Светик не обидится, если будет две конфеты, а не три, — настаивал Мельников, будто по глазам Людмилы видел, что ей хочется конфету.
— Спасибо, — сдалась Люда и взяла "Пилот".
— Берите "Кара-Кум", Людмила Евгеньевна, не стесняйтесь.
— Я люблю "Пилот". Правда.
Люда не лгала; она, действительно, больше любила "Пилот".
— Представляете, я тоже! — лицо Мельникова просияло. — А жена надо мной смеётся; говорит, что у меня плебейский вкус.
— Вы любите сладкое, Михаил Леонтьевич?
— Да, есть такое, — смутился вдруг Мельников.
Конфета таяла во рту, а Люда думала о том, что их с Михаилом Леонтьевичем разговор превратился из делового в какой-то странный. Она начала спешно прощаться и быстро пошла к подъезду. Мельников дождался, пока Люда зайдет в подъезд, и лишь тогда пошёл по улице к своему дому.
Глава вторая
Двадцать второго февраля в старшей группе был утренник, посвящённый папам и дедушкам, и впервые за два с половиной года, прошедших с тех пор, как группу вели Людмила и Лариса, на праздник пришёл Михаил Леонтьевич.
До этого дня на все утренники приходили мама или какая-нибудь из бабушек Светы Мельниковой. Дважды — на утренник, посвящённый мужскому празднику, — приходил дедушка, Леонтий Тимофеевич. Из рассказов Светы Людмила знала о том, что дедушка с юности трудился на заводе, а после выхода на заслуженный отдых стал работать завхозом в одной из школ.
Отец Светы был всегда слишком занят, однако в этот раз явился собственной персоной.
— Ну всё, я думала, дело к весне, а теперь поняла — зима продолжается, — усмехнулась острая на язык Лариса, заглянув в зал через небольшую щель в плотных шторах.
Воспитатели готовили ребят к торжественному выходу, стоя около второй двери, ведущей в зал. Родители, которые проходили сразу на мероприятие, минуя группу, уже заняли скамейки и стулья в "ложе" для зрителей.
— Ты о чём? — тихо спросила Люда, которая по-прежнему всегда волновалась перед всеми мероприятиями, хоть и работала в садике почти семь лет, потому не поняла словесный пассаж напарницы.
— Папа Мельников нарисовался, — тихо, чтобы не услышали воспитанники, одними губами прошептала Лариса и добавила чуть громче: — Теперь погода точно испортится. Интересно, что это он вдруг? Обычно носа сюда не кажет, занятой человек.
— Да ты что? — Люда, которая и без того волновалась, тоже осторожно заглянула в зал, и почему-то сердце заспешило ещё быстрее.
К счастью, задумываться о реакциях собственного организма было некогда, потому что музыкальный руководитель незаметно дала отмашку Люде и Ларисе. Праздник начался.
Мероприятие прошло замечательно, практически без накладок и оплошностей. В процессе Люда увлеклась, забыла о волнении и смущении, — это всегда так было. Однако всякий раз, обращаясь к зрителям, она почему-то встречалась глазами с Мельниковым.
* * * * * * *
В начале марта Людмила свалилась с гриппом. Безусловно, ей и раньше случалось болеть, но обычно в конце января или в феврале, а тут она припозднилась. Первая заболела, конечно же, Юлька; после — Анатолий. Люда вы́ходила всех и поставила на ноги, и только потом слегла на целую неделю сама.
Десять дней Людмила провела на больничном, пропустила и утренник, посвященный Международному женскому дню, и заседание комитета комсомола.
В один из рабочих дней, уже после праздника, Люда работала в первую смену, а Лариса — целый день, потому что с утра вышла на замену одной из сотрудниц. Во время утренней прогулки Люда и Лариса держались вместе, весело болтая и наблюдая за воспитанниками двух групп сразу в четыре глаза.
Неожиданно около территории детского сада остановился заводской УАЗик, и с пассажирского места легко выскочил Михаил Леонтьевич. Он был в куртке нараспашку, без шапки, а в руках держал букет тюльпанов и коробку конфет.
— Ух ты, яхты! — удивлённо воскликнула Лариса. — К кому это он? Светы-то ведь нет, на больничном уже четвёртый день.
Люда пожала плечами: мало ли дел у руководителя комсомольской организации целого большого завода?
Каково же было удивление Люды и Ларисы, когда Михаил Леонтьевич направился прямиком в сторону их участков. Сообразительная Лариса тут же ретировалась, пытаясь отвлечь воспитанников сразу обеих групп.
— Здравствуйте, Людмила Евгеньевна! — Мельников остановился напротив Люды, которая до сих пор удивлённо таращилась на него. Так и стоял — куртка нараспашку, а ветер перебирал его непослушные очень тёмные волосы. — На прошедшем заседании Комитета мы поздравляли всех наших женщин с праздником. Не было только вас, вы болели. Но это же не значит, что вы должны остаться…
"Непоздравленной", — растерянно подумала Люда.
— …без подарка. Вот, — Михаил Леонтьевич протянул Людмиле тюльпаны и коробку конфет. — От лица всех мужчин комитета комсомола поздравляю вас с Международным женским днём, Людмила Евгеньевна!
— Здравствуйте, Михаил Леонтьевич, — запоздало пробормотала ставшая пунцовой Люда. — Спасибо вам большое… за внимание и за подарок.
— Это не только мне спасибо, а всем мужчинам комитета комсомола.
— Хорошо, спасибо всем мужчинам комитета комсомола, — согласно кивнула Люда, не зная, что ещё можно добавить.
