моё сердце.
— Синьора Мантовани, вы, как всегда, в прекрасной форме. — Я тянусь к ней, чтобы подарить один из тех жутких воздушных поцелуев, которые в моде на вершине городской социальной лестницы. На мой взгляд — либо целуются по-настоящему, либо избегают этого жеста. Но мать Джулио и Риккардо пугает меня (мне нетрудно в этом признаться), поэтому не хочу искушать судьбу и злить её.
Она вполне могла бы ответить на мой комплимент, но, видимо, не собирается этого делать. И я не могу её винить: на мне довольно поношенные джинсы с обязательной прорехой, конверсы, цельность которых я пытаюсь сохранить при помощи ремонта щедрыми дозами клея (битва не в мою пользу, просто для точности) и чёрный джемпер, который мне особенно нравится. Дипломатичным способом можно сказать, что он совсем не похож на рекламу Perlana. Не испытывая вины, признаюсь: я ленивая, и удаление катышков с войлочных джемперов не занимает первые строчки в моём личном списке строго необходимых вещей. Но в свою защиту могу сказать, — я считаю очень мало вещей действительно важными. Например: всегда наношу обильное количество лосьона после душа (хотя это и надоедливо до чёртиков) и стираю белую и цветную одежду отдельно. На самом деле я надеюсь в скором времени исключить последний пункт из списка, потому как тайно тестирую различные альтернативные способы мультистирки. Ленивая, но изобретательная.
На мой наряд обратила внимание и мама, одарив меня довольно недовольным взглядом. Да, мне ясно, она надеялась, что я приложу больше усилий для выбора одежды. Мне её жаль, но мама должна начинать желать более реалистичные вещи.
Обычно я не одеваюсь в рваные джинсы, но для любезной публики, собравшейся здесь сегодня, я посчитала разумным надеть соответствующий сценический костюм. Смутное отвращение на лице синьоры Мантовани, которая, кажется, боится даже прикоснуться ко мне, подтверждает, что я попала в точку. Возможно, я могла бы избежать джинсов с прорехой чуть ниже ягодиц, но не думаю, что Джулио жалеет. Судя по его выражению лица, это далеко не так. Без сомнения, загадочное, но с щедрой дозой иронии во взгляде.
На сцену врывается моя бабушка, внимательно изучая меня своими свирепыми маленькими глазками.
— Кьяра… — с подозрением шепчет она, как будто до сих пор не уверена в моём присутствии. Но почему все так невероятно удивляются, увидев меня на семейном обеде? Где, чёрт возьми, я должна быть в воскресный полдень? Прыгать с парашютистами из самолёта? I’m sorry, но я страдаю от жуткого головокружения!
— Собственной персоной. Представь себе, та самая Кьяра, которая дважды звонила в домофон несколько минут назад, — напоминаю ей с сарказмом.
Мои обвинения бабулю даже не пугают; она ничуть не сожалеет о том, что не открыла мне.
— Разве ты не смотришь программы Д'Урсо или Винер? Они всегда говорят, что нужно остерегаться грабителей, которые пытаются воспользоваться стариками! — решительно парирует она.
С самого детства у меня было сильное подозрение, что бабушка в молодости была секретным агентом. Она никому не позволяет себя одурачить. И если какой-нибудь несчастный попытается её обмануть, думаю, она вырубит его в два счёта. Ванна Марчини объявила бы себя банкротом в течение недели, если бы окружающие старики ходили в школу моей бабушки.
Я поднимаю руки в знак капитуляции. Во-первых: нет смысла тратить время на споры с бабушкой, которая всё равно выйдет победителем. Во-вторых: лучше не волновать синьору Мантовани, которая и так с беспокойством наблюдает за всей нашей весёлой семьёй.
Мои друзья обвиняют меня в том, что у меня плохой характер. Но мой не идёт ни в какое сравнение со вспыльчивостью других женщин из моей семьи. Правда, можно сказать, что для меня игры ДНК завершились удачно.
Синьора Мантовани не теряет даром времени и возвращает своё внимание к единственному человеку, который ей дорог — любимому старшему сыну.
— Джулио, дорогой, как ты? — задумчиво спрашивает она голосом, который поднимается по меньшей мере на две октавы (так часто бывает, когда взрослый обращается к ребёнку). Кажется, в доме нет детей, но я всегда могу ошибаться.
На лице Джулио появляется намёк на улыбку, направленную к прародительнице, но телом он инстинктивно отшатывается. Видимо, я здесь не единственная, у кого есть неуловимая проблема в отношениях с семьёй. Конечно — должна признать, — он притворяется лучше, чем я.
— Всё хорошо, — похоже, это его стандартный ответ.
Мгновение я борюсь с детским инстинктом оттащить его в сторону, чтобы дать несколько небольших советов. Существуют гораздо более образные ответы, которые достигают того же эффекта — ничего не раскрывают. Если отбросить скромность, я считаю себя настоящим экспертом в этом вопросе.
— Ты такой бледный, — снова настаивает Мантовани. Но это чепуха, потому что Джулио — единственный в нашей компании, у кого цвет лица отличается от цвета трупа. Миланский климат в ноябре не слишком способствует румянцу. Я не знаю, что он делает, чтобы так хорошо выглядеть.
— Мама… — призывает он её к порядку, — не стоит беспокоиться. Я в порядке. Мой обычный загар вернётся через несколько недель, едва возобновим наши обычные походы CAI. (Прим. пер: Club Alpino Italiano — это старейшая и крупнейшая ассоциация альпинистов и любителей гор в Италии).
И Джулио, и Риккардо — опытные альпинисты/лыжники, что повергает в отчаяние мою сестру, которая на собственном опыте обнаружила, как мало удовольствия выйти замуж за безумного любителя гор, когда ты любишь жару. Ей следовало задавать побольше вопросов в течение этих девяти месяцев помолвки. Но, похоже, они были заняты другими делами, поэтому сели друг напротив друга и сравнили свои увлечения только после церемонии. В настоящий момент они продолжают отчаянно искать то, что им обоим нравится делать. Нет, «это» не считается. Но помогает.
— Мы как раз отправляемся в следующие выходные. Начнём с чего-то лёгкого: Плато Роза в Валле-д'Аоста, — сообщает он. И мамочка гордо поднимает голову.
«Лёгким» Джулио называет острый пик. Если он тренируется на горе высотой 4000 метров, то куда отправляется полностью подготовленным? На К2?
— Элиза тоже записалась на курс, — сообщает мне Джулио, поворачиваясь в мою сторону.
— Какая Элиза? — восклицаем мы с мамой одновременно, выпучив глаза.
Синьора Мантовани смотрит на нас, теряя терпение.
— Что значит «какая»? Элиза! — повторяет она, обращаясь к моей сестре, которая высовывает свою белокурую голову из дверного проёма столовой.
— Ты вступила в CAI? — спрашиваю в испуге, даже не пытаясь скрыть свой безмерный ужас.
Сестра бросает на меня взгляд — красноречивый и одновременно унылый. Окей, это официально: я никогда не выйду замуж. Я не собираюсь подвергать себя риску оказаться на вершине холодной, заснеженной
