насколько это могло быть, и Изабель с облегчением выдохнула.
Прежде чем прийти на репетицию, она зашла к Гаскону, чтобы подписать заявление о приёме на работу. Вот и всё. Теперь хотел Призрак того или нет, ему пришлось бы терпеть Изабель как минимум две недели, даже если она решила бы уволиться в этот же день.
Не теряя времени, она отправилась на репетицию, без конца оглядываясь. Изабель чувствовала лёгкое покалывание в затылке, будто кто-то сверлил её пристальным взглядом.
Сжав ручку двери, ведущей в зрительный зал, она вздрогнула и обернулась. Ей казалось, будто…
…будто чья-то рука легонько коснулась её плеча.
— Блестяще, Идо, — шепнула она, толкнув дверь. — Ты свихнулась. Не могла дождаться старости?!
Не глядя в сторону пятой ложи, она прошла к артистам. Как и вчера, они сидели на стульях перед оркестром, держа в руках распечатанные копии сценария.
— По поводу вчерашнего, — произнесла Изабель. — Я не успела спросить… вы поняли, что я требую от исполнения? Кто-то сможет это повторить?
Руку подняла одна из артисток, её звали Корнели. Изабель слушала её исполнение, закрыв глаза, и в итоге кивнула. Девушка действительно уловила задумку Изабель и смогла подавить свою личность, чтобы уступить место персонажу.
Распределив роли и сделав пометки в либретто, Изабель стала подробно разбирать образы и характеры персонажей с выбранными актёрами.
— Ты играешь загадочного, молчаливого, но очень влиятельного старика, — наставляла она. — В либретто это не указано, но я вижу этого персонажа хромым и с тростью. Как любого классического дьявола.
Артисты то соглашались с её мнением, то вносили свои предложения. И по итогу она отметила в сценарии столько правок, что в них не разобрались бы даже ведущие детективы мира.
После разбора образов они приступили к самому либретто, к сценам в нём. Как это часто бывало, артисты не сразу поняли задумку сценариста, и им требовалось объяснить простые истины.
— Да нет же! — в какой-то момент Изабель подскочила с места, держа в руках либретто. Её руки были в чернилах, синяя паста испачкала лоб и скулы. Не будь она одержимой творческим процессом, её можно было бы принять за безумную. — Персонажи не такие однобокие! Их ненависть друг к другу возникла из-за сдерживаемой страсти! Персонажи поэтому и говорят с намёками, двусмысленно. И бесятся, когда один другого не понимает.
— Тьфу ты, — буркнул артист, исполнявший главную мужскую роль. — Я-то думал, что за дегенерат мне достался.
— И тут, — Изабель ткнула пальцем в его сценарий. — Ты не с яростью это исполняешь. Твой голос должен дрожать от сдерживаемых чувств.
Он молча добавил примечание к нужным строкам.
— Косет, — обратилась к девушке Изабель. — Твой персонаж нежный, но по итогу обретает внутренний стержень, меняется, растёт. В финале твой голос должен звучать не грубо, не резко, но твёрдо, не терпеть возражений.
— О!
Жиль не вызывал замечаний. С ролью шута он справлялся превосходно и пел не хуже.
Увлечённые процессом, они и не заметили, как наступила поздняя ночь. Они могли бы и до утра пробыть на сцене, если бы дирижёр не посмотрел на часы и не охнул.
— Всем спасибо, — хлопнула в ладоши Изабель. — Жду всех завтра на том же месте, в тот же час.
Жиль не очень правдоподобно заплакал.
— Не спорить! — Изабель взмахнула сценарием. — Даже слышать не хочу!
Оказавшись в родной среде, занимаясь любимым делом, она совсем не чувствовала усталости. Как и совсем не вспоминала о жутком обитателе театра.
В уборной девушка смыла чернила с рук, с лица, на мгновение задержав взгляд на своём отражении в зеркале. Только сейчас Изабель вспомнила, что не обедала и, естественно, не ужинала. Дома продуктов не было, покупать их было уже поздно. Оставалась надежда только на буфет, из которого Жиль на репетицию принёс себе чай и булочку.
Но персонал явно уже ушёл.
Закусив губу, Изабель достала кошелёк и решила попытать счастья. Деньги она оставит у кассы вместе с запиской с извинениями и возьмёт что-нибудь из холодильника.
Артисты, набросив верхнюю одежду, покидали театр, торопясь домой, сбегая из объятого тьмой «Lacroix». На ходу они бросили, что ключ от выхода остался на столике у кабинета Гаскона.
Жиль, встретившись с ней в коридоре, огляделся по сторонам.
— В буфет, значит. Тебя проводить?
— Нет, — ответила Изабель, пожав плечами. — Призрак не появлялся сегодня. Либо у него дела поважнее, либо я ему наскучила.
На самом деле, она просто терпеть не могла принимать от кого-то помощь.
— И всё же. Он непредсказуем.
— Иди, пока он не пришил очередной горчичник.
Жиль поморщился, но всё же кивнул. Оставаться в театре ночью ему хотелось ещё меньше, чем ей.
Вздохнув, Изабель шла по тёмным коридорам, сжимая в руке фонарик. В полумраке тени пришли в движение, статуи и картины казались живыми и дышащими. Порой девушка вздрагивала и направляла луч в ту сторону, откуда ей померещилось движение, но всякий раз натыкалась на очередной пышный цветок в горшке.
Изабель открыла дверь буфета и замерла, увидев в пустом, уснувшем зале накрытый на двоих столик.
Блюда были закрыты серебряными крышками, приборы разложены, как в ресторанах. Столик стоял у панорамного окна, из которого виднелся заснеженный Париж. Единственным источником света в огромном буфете были две зажженные свечки. Кто бы ни решил устроить свидание, он был здесь всего пару секунд назад.
На столе лежала роза. Это вызвало у Изабель подавленные воспоминания.
Выключив фонарик и оглядевшись, она подошла, поддавшись любопытству. Рядом с салфетками на столе была сложенная треугольником записка с инициалами «П.О.».
Дрожащими пальцами Изабель развернула бумагу.
— Дорогая Изабель, — прочла она дрогнувшим голосом. Кровь схлынула с её лица, от ужаса ноги подкосились. Она совсем одна в оперном театре, а проклятый Призрак и не думал никуда исчезать, — вы не откажете в любезности отужинать с маньяком?
Он это слышал? Но она же говорила совсем тихо!
Нужно научиться следить за языком.
И нужно бежать! К чёрту! Поест утром!
— Молчание — знак согласия?
Изабель вздрогнула. Незнакомый голос раздался из-за спины и звучал так близко, словно его обладатель стоял всего в шаге от девушки. Она смяла бумагу и медленно, дрожа всем телом, обернулась.
Изабель не была высокой, но рядом с мужчиной в белоснежной маске она почувствовала себя крошечной. Зализанные чёрные волосы, маска, скрывавшая половину прекрасного лица, пылающий взгляд. Он был одет в чёрный фрак, жилет, брюки, белую рубашку. Мужчина опирался на дорогостоящую трость, хотя, очевидно, не хромал.
— Как вы сегодня сказали? Трость — атрибут классического дьявола?
Она не могла пошевелиться, в
