class="p">— Хорошо.
Впервые после нападения я чувствую прилив волнения и спрашиваю:
— Что ты мне покажешь в первую очередь?
— Как нанести достойный удар.
Уголок моего рта слегка приподнимается, и Киллиан замечает это. Он притягивает меня ближе к себе, затем шепчет:
— Я скучал по этой улыбке.
Когда я смотрю на человека, который спас мне жизнь, моя улыбка становится шире.
— Спасибо тебе за то, что всегда был здесь ради меня.
На мгновение он обнимает меня сбоку.
— Нет другого места, где бы я предпочел быть, куколка.
Киллиан – единственный, кто называет меня куколкой, и, честно говоря, в некотором смысле, он самый важный человек в моей жизни. Я люблю своего отца и брата, но Киллиан – единственный, на кого я могу положиться.
Как будто он заполнил пустое место в моем сердце, оставленное мамой.
— Люблю тебя, Киллиан, – слова легко слетают с моих губ.
— Как и я, куколка. Как и я.
Глава 2
ДЭМИЕН
Прошлое — 18 лет.
Защитник.
Я вырос в семье элитных хранителей. Защитники. Хранители. Стражи. У нас много имен, но официальное название работы, которую мы выполняем, – Хранитель.
Наблюдение за тем, как мой старший брат Дмитрий заканчивает Академию Святого Монарха в качестве хранителя Алексея Козлова, наполняет мою грудь гордостью. Я использую термин "выпускник" в широком смысле. Вечер аукциона держится в секрете до двадцати четырех часов до начала церемонии.
Семья Козловых сделала самую высокую ставку за Дмитрия, которая послужит первой платой моего брата за его услуги. Это единственный раз, когда у нас нет выбора. Мы должны быть в паре с тем, кто предложит самую высокую цену. Не то чтобы это было проблемой. Алексей был полон решимости сделать Дмитрия своим хранителем и заплатил пять миллионов евро, чтобы заполучить его.
Взглянув на младшего брата Алексея, Карсона, я бормочу:
— Тебе лучше предложить за меня двойную цену.
Карсон издает смешок.
— Если ты лучше Дмитрия, тогда я это сделаю.
Это произойдет через пять лет. Мы сможем посещать Академию Святого Монарха только после того, как нам исполнится двадцать один год.
Дмитрий и Алексей подходят к тому месту, где мы сидим, и это заставляет нас подняться на ноги. Я заключаю своего брата в объятия и шепчу:
— Я горжусь тобой.
Дмитрий признан лучшим хранителем, установив новые рекорды в боях и вооружении. Моя цель – побить их. Мой брат похлопывает меня по спине и отстраняется, его глаза встречаются с моими.
— В эти выходные мы празднуем.
Это будут мои последние выходные с Дмитрием, поскольку в понедельник они с Алексеем уезжают в Нью-Йорк. Укол печали смешивается с гордостью, которую я испытываю за него, но я отбрасываю это в сторону, зная, что это нужно сделать. Теперь мы взрослые, а это значит, что наши жизни будут вести нас разными путями.
Я пожимаю Алексею руку, чтобы поздравить его, а затем мы покидаем Академию. Когда мы подходим к бронированному джипу и Алексей подходит к водительскому месту, я спрашиваю:
— Почему Дмитрий не садится за руль?
Мой брат открывает пассажирскую дверь, затем объясняет:
— Мне нужны свободные руки, чтобы я мог застрелить любого, кто угрожает Алексею.
— О. – Кивнув, я забираюсь на заднее сиденье.
Алексей заводит машину, затем добавляет:
— Ты всему научишься, когда поступишь в академию.
Хотел бы я, чтобы мне уже был двадцать один. Я не могу дождаться, когда стану таким же хорошим или даже лучше, чем мой брат.
Алексей отвозит нас в джентльменский клуб в Женеве. Когда мы входим в здание, мои глаза бегают по сторонам, упиваясь роскошным интерьером. Мебель из темного дерева дополнена хромированной фурнитурой. В воздухе густо витает запах сигарного дыма, сладкий и крепкий.
Дядя Михаил и мистер Козлов привели Дмитрия и Алексея в их первый джентльменский клуб, когда им исполнилось восемнадцать. Это давняя семейная традиция.
До вчерашнего дня я жил уединенной жизнью в поместье моей семьи, расположенном в России. Я узнал все, что можно было узнать обо всех стилях ведения боя и обращении с различным оружием. Мне также пришлось хорошо познакомиться с разнообразными культурами других стран, особенно Америки, Швейцарии, Англии и некоторых частей Африки. Мне также пришлось научиться говорить без русского акцента. Это потребовало усилий, но теперь я готов к большему. Я жажду приключений и создания себе имени лучшего хранителя.
Мой взгляд обращен на Карсона. Мы обменивались текстовыми сообщениями, но, живя в разных странах, мы не встречались лично до вчерашнего дня. В нашем мире трудно найти друзей, но так как Дмитрий и Алексей поладили с самого начала, мы с Карсоном сразу же сошлись.
Глаза Карсона встречаются с моими, уголок его рта приподнимается.
— Надеюсь, это будем мы через пять лет, – бормочет он, указывая на наших братьев.
— Лучше бы так и было, – усмехаюсь я прямо перед тем, как мы садимся за стол.
Алексей делает заказ на бутылку водки с четырьмя рюмками, затем ухмыляется Карсону.
— Сегодня я сделаю из тебя мужчину.
Карсон издает недовольный звук через нос.
— Я уже мужчина.
Официант ставит бутылку Stoli на середину стола. Пока Алексей наливает каждому из нас по рюмке, он посмеивается:
— Ты не мужчина, пока не напьешься и не доведешь женщину до оргазма. – Он ставит напиток перед Карсоном. – До тех пор ты ребенок.
Дмитрий протягивает мне рюмку, затем спрашивает:
— Ты готов стать мужчиной?
Я издаю тихий смешок.
— Глупый вопрос.
Мой первый раз, когда я занимался сексом, и каждый раз после, был с Ириной, одной из горничных, работающих на территории нашего поместья. Она научила меня всему, что я знаю о том, как доставить удовольствие женщине.
— На здоровье, – произносим мы тост, поднося напитки ко рту. Водка обжигает мне горло, когда я проглатываю ее.
Телефон Алексея подает звуковой сигнал, и после того, как он проверяет сообщение, он бормочет:
— Все готово для Нью-Йорка.
— Руины? – Я спрашиваю. Так называется центр незаконной деятельности в Desolation, штат Нью-Йорк. Как только мы с Карсоном закончим с Академией, это, вероятно, тоже станет нашим первым пунктом назначения.
Алексей кивает, снова наполняя наши бокалы.
— У нас там встреча.
— Ваш первый контракт? – спрашивает Карсон, поднимая свой напиток.
Я допиваю свой, прежде чем перевести взгляд на Алексея, когда он отвечает:
— Да.
Когда он больше ничего
