не значат ни для кого, даже для меня.
Каденс — это Рыжая.
Грёбаный ад.
Музыка обрывается, когда мой медиатор ломается пополам. Два края падают на мои ботинки и выглядят потрепанными. Я роюсь в штанах в поисках другого, а когда это ничего не дает, роюсь в бумажнике.
По-прежнему ничего.
— Финн! — Реву я.
Вскинув голову, я устремляюсь к своему тихому брату. Он прислонился к стулу, который стоит прямо у окна.
Финн смотрит на меня, прищурившись. Я не уверен, что это выражение — из-за солнца, бьющего ему в лицо, или из-за того, что он злится.
Честно говоря, мне наплевать в любом случае.
— Дай мне медиатор.
Я требовательно протягиваю руку.
— Тебе не нужен медиатор, Датч. Тебе нужно успокоиться, черт возьми.
— Да пошел ты. Просто скажи, что у тебя его нет.
Я снова беру в руки гитару.
Глаза Финна прожигают две дыры прямо в моем черепе.
— Черт побери.
Мои руки дрожат, когда я перебираю струны пальцами. Теперь все по-другому. У музыки нет прежнего тембра. В ней чего-то не хватает. Не хватает чего-то. Она полая.
Но я все равно играю.
В голове я прослеживаю свои шаги до той ночи в лаунже. В тот вечер я впервые поговорил с Рыжей.
Джинкс сказала нам, что Каденс работает в лаунже, но мы ее не нашли. Вместо этого Рыжая сидела за роялем и выводила мелодии, от которых у меня запылало сердце.
Сразу после этого я погнался за Рыжей и нашел ее в раздевалке.
Она поцеловала меня.
Потом дала мне пощечину.
Через несколько дней она меня отшила.
Все это время я и не подозревал, что был идиотом в хитроумной паутине Каденс.
Я скрежещу зубами, пока мои пальцы поднимаются к высоким нотам.
Каденс, наверное, смеялась над этим, пока я бегал за ней, как влюбленный дурак, с высунутым языком, готовый и желающий сделать все, что захочет рыжая.
Проклятье. Проклятье. Проклятье.
Я сходил с ума по плоду своего воображения, и единственной девушкой, которая бросала вызов этой одержимости, была сама Каденс.
Она была всем, чего я не должен был хотеть, но она глубоко засела в моей душе. Она заставляла все неправильное чувствовать правильным.
Я жаждал ее по-другому. Она была сырой, запретной и чертовски сильнее, чем я ожидал.
Я не мог перестать вжимать ее в стены, ощущая ее мягкие изгибы на себе при каждой возможности.
Я не мог перестать колебаться.
Она заставляла меня сомневаться в себе.
Заставила меня сгибаться.
Агония.
Суматоха.
Она заставила меня пройти через это.
Потому что, когда каждая часть меня хотела Рыжую, была часть меня, которая хотела залезть под короткую юбку Каденс тоже.
Все эти метания туда-сюда... напрасны.
Она сделала меня самым большим дураком, которого когда-либо видел Redwood Prep.
Я собираюсь погубить ее.
Я делаю взмах рукой вниз и натягиваю струну. Когда я опускаю взгляд, то понимаю, что гитара исчезла. Сол стоит слева от меня, сжимая в руках гриф моей электрогитары.
— Что, черт возьми, ты себе позволяешь? — Рычу я.
Сол не дрогнул ни на дюйм. Его карие глаза неотрывно смотрят на меня. Более пристально, чем они имеют право быть. Как будто он видит хаос, разрушение, кипящее на поверхности. Может быть, какая-то его часть осознает это.
Я опускаю взгляд на рукава его пиджака, которые задраны настолько, что видны шрамы на запястьях. Это изуродованные, уродливые струпья, которые только начали заживать. Лезвие вошло глубоко.
Финн и Зейн встают в ряд рядом с Солом. Это не демонстрация солидарности. Это предупреждение. Они готовы схватиться со мной, если я приду за ним, чтобы забрать свою гитару.
Им наплевать, что я хочу причинить себе вред в этой нисходящей спирали, но они разорвут меня на куски, если я нападу на Сола после всего, через что он прошел. Все, через что мы заставили его пройти.
Я тяжело дышу, моя грудь вздымается. На мгновение мое дыхание становится единственным звуком, нарушающим долгую, напряженную тишину.
Достаточно просто увидеть лицо Зейна, чтобы понять: «Не делай этого». Мои братья не выступают против меня. Никогда. А если и выступают, то только потому, что я действительно сошел с ума.
А может, и так.
Рыжая и Каденс — один и тот же человек. Отец рыщет по коридорам Redwood по причинам, которые не могут быть ничем хорошим. А копы рыщут вокруг Кристы, как гиены по туше. Если она начнет петь, как канарейка, то не пройдет и минуты, как власти узнают, что мы подтасовали оценки Каденс.
Все это выльется в большое, чертово грибовидное облако бомбы.
Мне нужно что-то ударить.
— Что с тобой? — Резко спрашивает Сол.
Я бросаю гитару и оставляю ее в его руках.
Сол ставит ее на подставку.
— Датч, у тебя пальцы в крови, а лицо похоже на убийство. Что происходит?
Теперь я вспомнил, почему было так тихо, когда Сола не было.
Я иду к мини-холодильнику и беру бутылку воды. Открутив крышку, я делаю огромный глоток и чувствую, как холодная струя проникает в горло.
Сол поворачивается к Финну.
— Он такой из-за твоего отца?
— Может быть. — Говорит Зейн, крутя барабанные палочки.
— Наверное, это из-за девушки. — Тихо говорит Финн.
Зейн ухмыляется. — Тогда... это либо Каденс, либо Рыжая.
— Или обе. — Гооворит Финн.
Я не хочу говорить об этих девушках, об этой девушке прямо сейчас. Поэтому я сосредоточиваюсь на чем-то другом, что можно и нужно уничтожить.
— Как ты думаешь, почему папа вернулся в город? — Ворчу я.
Сол откидывается назад.
— Почему ты вдруг заговорил о своем отце?
Какого черта? Неужели он не может просто сменить тему?
Сол пристально смотрит на меня.
Ублюдок. Он не всегда был таким наблюдательным. На самом деле, он был больше похож на Зейна — шумный, беззаботный, всегда готовый устроить неприятности. Неужели психушка превратила его в другого человека или он просто лучше скрывал свои психические отклонения?
Мой телефон пикает.
По комнате разносится хор одинаково громких пингов.
Я достаю телефон из заднего кармана.
— Это сообщение от папы. — Говорит Зейн, его голос приглушен.
— Я получил такое же. — Рычу я.
Извините, что не смог сегодня задержаться, ребята. У меня еще несколько остановок, но как только я закончу, нам нужно поговорить. У меня есть кое-кто, с кем я хочу вас познакомить.
Финн складывает руки на груди.
— Кто-нибудь знает, в чем
