было все, чего она хотела.
И не только у нее.
Он воровал, чтобы у меня было лучшее образование, одежда, книги, крыша над головой, еда… брекеты, о которых умоляла, чтобы исправить свои кривые зубы.
Рассеянно перебираю пальцами ожерелье на шее. То, которое не могу заставить себя снять. Жемчуг.
В последний раз, когда я видела отца, мы завтракали беконом, яйцами и французскими тостами.
Я была в восторге, потому что это означало, что дела снова пошли в гору, и у нас достаточно денег, чтобы оплатить счета и заполнить холодильник.
Но теперь я знаю правду.
Когда бы у моей семьи ни появлялись деньги… они никогда не были нашими.
— Это больно, — шепчу я. — Знать, что он сделал. Кем он был на самом деле.
— Я понимаю, — он тяжело вздыхает. — Хотел бы я знать, чтобы остановить его, — закрыв глаза, он пожимает плечами. — Он попросил меня составить контракты и убедиться, что все законно. После этого…
Это было уже не в его власти.
— Он был моим лучшим другом, — говорит Лео, качая головой. — Но теперь я чувствую, что никогда не знал его по-настоящему, — он опускает взгляд на свои ботинки. — Я также не могу отделаться от ощущения, что подвел его… подвел тебя.
— Это не твоя вина.
Он прикасается к моей щеке: — И не твоя, милая.
Мы смотрим друг на друга почти целую минуту… пока боковым зрением не замечаю кое-что, что привлекает мое внимание.
— Что, черт возьми, она делает?
Наблюдаю за тем, как мама, которая явно выпила сегодня слишком много вина, бесстыдно флиртует с каким-то мужчиной.
Всматриваюсь и понимаю, что это не просто мужчина… это брат Лео.
И отец Нокса.
Лео упоминал, что обратился за помощью к брату, когда отца нашли убитым, ведь он агент ФБР… но я и не подозревала, что они с матерью так сблизились за прошедшую неделю.
Гнев, зарождающийся во мне, разгорается все сильнее, чем дольше я смотрю на них.
Ради всего святого, это же поминки моего отца. И все же она уже пытается подцепить первый попавшийся ходячий банкомат.
Это не только безвкусно, но и чертовски унизительно.
— Аспен, — окликает Лео за моей спиной, когда я направляюсь к ним.
Игнорирую его.
— Аспен, привет, — говорит мама, наконец, заметив меня. Однако почти сразу же ее внимание возвращается к мужчине, с которым она флиртует: — Трент, это моя дочь. Кажется, твой сын примерно того же возраста.
Так сильно стискиваю зубы, что удивляюсь, как они не превращаются в пыль.
Трент улыбается и делает глоток кофе.
— Да, он учится в академии Блэк-Маунтин.
Мама наклоняется, положив ладонь ему на грудь.
— Какое совпадение. Аспен тоже, — она переводит взгляд на меня: — Аспен, дорогая, разве это не чудесно…
— Это поминки твоего мужа, — напоминаю ей, — прояви хоть немного приличия.
Она моргает, явно застигнутая врасплох моей вспышкой.
— Извини?
Все, что я могу сделать, — не рассмеяться.
Мне надоело это ее маленькое представление.
Надоело притворяться, что жизнь идеальна, чтобы соответствовать людям, которых она считает значимыми.
Надоело, что она требует от других всего этого дерьма, когда сама не может оторвать задницу и пойти работать ради того, чего хочет.
Надоело, что она всегда настолько пьяна, что не заботится о важных вещах.
Например, о собственной дочери.
Моя мать красива — настолько красива, что легко использует свою внешность в собственных интересах. Не сомневаюсь, что именно поэтому мой отец оставался с ней так долго, несмотря на то, что она ужасна. Ее нутро настолько уродливо, что мне становится плохо физически.
— Возможно, если бы ты не была легкомысленной алкоголичкой, папа бы не умер, — шиплю с каждой унцией яда, которую испытываю к женщине, стоящей передо мной.
Ее глаза расширяются: — Да как ты смеешь.
Острая боль от пощечины, сопровождаемая вздохами стоящих рядом людей, заставляет меня отшатнуться.
Она раньше никогда не била меня.
— Хватит, Эйлин, — рычит Лео, втискиваясь между нами. — Сейчас не время и не место.
Трент бросает на меня сочувственный взгляд, после чего берет маму под локоть и выводит из комнаты.
Лео поворачивается ко мне: — Ты в порядке?
Потираю щеку.
— В порядке.
Но на самом деле… нет.
Не знаю, как осмыслить эту потерю.
Не знаю, что буду делать без отца.
Не знаю, как мне выжить в одиночку.
Потому что сейчас все именно так. Я совсем одна.
— Я сожалею, — говорит Лео, — это было совершенно неуместно.
— Не извиняйся от ее имени.
Нахмурившись, он лезет в карман своего костюма и достает бумажник: — Ты же знаешь, что я всегда готов помочь, правда?
Смотрю на небольшую пачку денег в его руке и, наконец, понимаю, почему люди говорят, что это корень всех зол.
Деньги равны жадности.
Жадность сделала мою мать такой мелочной и жалкой женщиной, какой она является сейчас.
Жадность убила моего отца.
Интересно, что это сделает со мной?
Покачав головой, говорю: — Я не могу их принять.
Жена Лео борется с боковым амиотрофическим склерозом. За последний год ее здоровье ухудшилось настолько, что она уже не может ни говорить, ни двигаться без помощи круглосуточной сиделки.
Несмотря на то, что Лео юрист и неплохо зарабатывает, помощь, в которой она нуждается, стоит дорого.
— Возьми, Аспен, — настаивает он, вкладывая деньги мне в руку. — Это меньшее, что я могу сделать.
Снова начинаю протестовать, но он сжимает мои пальцы.
— Позволь мне позаботиться о тебе.
Эти слова вызывают всплеск такой сильной агонии, что я хватаюсь за грудь.
Чувствую, как мое сердце в прямом смысле разбивается на тысячу осколков.
Папа мертв.
Он никогда не вернется.
Теперь я сама по себе.
Сердце застревает в горле, и я выбегаю из комнаты, отчаянно нуждаясь в воздухе.
Как только оказываюсь на улице, прислоняюсь к стене здания и опускаю голову, заставляя себя дышать, чтобы не потерять сознание.
Боже, я так зла на него за то, что он вор.
Так зла на него за то, что он бросил меня.
Слезы стекают по щекам, и впервые с тех пор, как узнала о его смерти, я отдаюсь душевной боли и плачу.
Это так больно. Как будто кто-то вонзил кинжал мне прямо в грудь и прокручивал его, пока я наконец не истекла кровью.
Волна печали захлестывает меня, колени подгибаются, и я падаю на землю. Настолько погружена в свое горе, что не замечаю, что не одна.
Пока в поле зрения не появляется пара черных ботинок.
Мне даже не нужно поднимать голову, чтобы понять, кому они принадлежат. Я всегда чувствую его
