отца… от нас. Когда умер Дед. Когда рассталась с Дарюсом.
Ничего, и это тоже переживу. Справлюсь. День уже продержалась, осталось простоять ночь.
Когда умерла Бабалла, Дед говорил: не надо сдерживать горя, надо им переболеть. Они прожили вместе шестьдесят лет, отметили бриллиантовую свадьбу. Еще три года он разговаривал с ней, когда думал, что его никто не слышит. Но я слышала.
Подожди, любимая, говорил он, я еще не все дела здесь закончил. Хочу дождаться, когда Ирочка поступит в консерваторию. А может, кто знает, и нашего праправнука на руках подержать.
Дед не дождался ни того ни другого. Умер, когда мне исполнилось шестнадцать. Я до последней минуты была рядом с ним, сидела у кровати, держала за руку. Тоже ночью.
«Ирушка, сыграй на моих поминках полонез Венявского», - попросил он.
И я сыграла, едва сдерживая слезы, – светлый, каким был он сам, искрящийся радостью полонез…
Странно, что сейчас я думала именно о нем. Как будто Дед откуда-то издалека напоминал мне: это надо пережить. Этим надо переболеть.
Хотя об Антоне тоже думала, конечно. Думала, когда ходила по номеру, где еще сутки назад мы были вместе, спали на этой самой кровати, обсуждали предстоящее обновление репертуара. Думала, раздирая зубами в клочья носовой платок. Думала, плача в подушку.
Это была самая настоящая ломка. Я понимала, что ничего уже не вернуть. Это не то, через что можно перешагнуть, на что можно закрыть глаза. Для кого-то измена – это случайная глупость, слабость, наваждение. Для меня – предательство. А предательство простить невозможно.
Я любила его. И сейчас еще любила. Мучительно выдирала из себя эту любовь, с болью и кровью. С корнем – чтобы не возникло соблазна простить. Тот, кто предал однажды, предаст снова.
А воспоминания лезли, лезли – самые теплые, самые светлые, словно в насмешку.
Тот дождливый весенний вечер, когда Антон подвез меня после репетиции и первый раз поцеловал, а потом шел до самой парадной и держал надо мной зонтик. И другой вечер, когда я болела, а он заехал навестить меня, с цветами и корзиной фруктов. Тогда мы первый раз были близки. И свадебное путешествие по Италии: Неаполь, Рим, Милан, Венеция. Мы катались в гондоле, держась за руки, а гондольер, красивый молодой мужчина, узнав, что мы музыканты, пел нам оперные арии. Ужасно пел, но с таким чувством!
Все это было. Но больше ничего не будет. Ни-че-го!
Я ведь могла и не узнать. Могла бы и дальше думать, что это обычное временное охлаждение супружеских пар, у которых подутихла страсть, а что-то новое на смену только-только прорастает. Мы были женаты семь лет – немалый срок. И критический. Хотя если вспомнить про шестьдесят лет Деда и Бабаллы… Мои родители прожили вместе всего двенадцать.
Если бы сейчас у меня была скрипка… Сыграть бы тот самый полонез Венявского! Или романс Шостаковича из «Овода». Выплеснуть в музыку все, что чувствую. Но ценные застрахованные инструменты мы на гастролях всегда сдавали, чтобы их держали в хранилище, в сейфах.
Моя скрипка была не самой ценной. Не Страдивари, не Гварнери или Гваданини. Всего лишь Томмазо Балестриери. Но и за нее один известный музыкальный фонд выложил на аукционе почти миллион евро. По сути, она была не моя, мне всего лишь разрешали ею пользоваться во время выступлений, не забирая домой. Даже на репетициях я играла на другой – своей собственной, созданной в восемнадцатом веке итальянцем Лоренцо Сториони. Она досталась мне от Деда, и у нее была своя необычная судьба.
Когда мне было хорошо, мне хотелось играть. Когда мне было плохо, хотелось играть еще больше. Но вот беда - не на чем. Да и кто разрешил бы мне музицировать ночью в номере отеля?
А завтра вечером последний концерт. Я не собиралась больше ничего устраивать. Мстить надо по-королевски – один раз. Продолжать было бы мелко. Моя задача - четко, уверенно и с улыбкой отыграть концерт, это тоже своего рода месть. Первая скрипка ведет за собой весь оркестр. Каждое выступление начинается с моей ноты «ля», под которую строятся все остальные. А дирижер? Между нами, большинство дирижеров не сильно ушли от «дровосеков» восемнадцатого века, главной задачей которых было отбивать ритм баттутой – здоровенным деревянным дрыном. А первая скрипка уже тогда играла главную роль.
Сегодня – это был такой разовый подвиг, на адреналине. Спринт. А дальше начнется марафон.
Когда мы возвращались в гостиницу, Лерка спросила, что я собираюсь делать.
«Как что? – пожала плечами я. – На развод подам. Или думаешь, что прощу?»
«Да это понятно, а с оркестром что? Уйдешь?»
«Ты с ума сошла? – совершенно искренне возмутилась я. – С какой стати?»
«Ну… не знаю. Как ты будешь с Марковым работать? Сможешь?»
Она была права. Сейчас об этом даже подумать было страшно. Работа над партитурами, репетиции, концерты. Поцелуй руки на поклоне…
Но первые скрипки не уходят из оркестров. Их выносят. Кого на лопате, а кого вперед ногами. Или хотя бы на пенсию, если артрит уже не позволяет исполнять виртуозные пассажи. Конечно, Антон может попытаться меня выставить, но ему для этого придется очень сильно постараться. А сама я точно не уйду.
Да, это будет ад. Но я выживу даже в аду. Потому что я – первая скрипка!
Утром я отправилась к той остановке туристического автобуса, на которой вчера вышла. Просто чтобы отвлечься. Мне нравились такие вот экскурсии, когда едешь и смотришь в окно. Иногда даже аудиогид не включала. Но сейчас надела наушники: пусть бубнит для фона. В меню обнаружился русский перевод, но такой кривой, что я предпочла английский.
Самое интересное, что автобус подъехал чистенький, и ничем в нем не пахло. Как будто вонючий вчера подогнали специально для меня. Чтобы начало тошнить. Чтобы застукала Антона с Инессой.
Я откатала даже не один, а два круга, потом немного прогулялась, купила сувениры в магазинчике в стороне от оживленных улиц. Там они стоили раза в два дешевле. Я нежно любила магнитики. У нас было два холодильника, один на кухне, другой на лоджии, для заготовок, и оба облеплены так густо, что Антон шутил: пора заводить третий. Специально для магнитов.
Антон, Антон…
Я понимала, что это будет продолжаться еще долго. Все эти мелочи. Как булавочные уколы. А то, что мы по-прежнему будем работать вместе, сильно затянет выздоровление. Но тут уж приходилось расставлять приоритеты.
Была бы я,
