Я сразу поняла, что в него что-то подмешали.
Когда я громко сказала это, мистер это-место-занято изящно свалил.
Огромное спасибо бармену, который поверил, что мне что-то подмешали. Через несколько минут у дверей бара уже стояло такси, чтобы отвезти меня в больницу. Испытывая тошноту, но все еще сохраняя некоторую ясность в голове, я предпочла поехать домой.
Правильное решение? Возможно, нет, но, к счастью, я живу недалеко от бара, и полный эффект от того, что мне подсыпали, проявляется только сейчас. Меня уже вырвало. Это хороший знак, не так ли? Я бы хотела, чтобы это произошло не прямо на платье, но, по крайней мере, я дома.
В безопасности.
Наверное.
Я выхожу из душа, ковыляю к двери квартиры и дважды проверяю, заперта ли она. Стоит отвратительный запах, и я понимаю, что меня вырвало не только на себя, но и на красивый бежевый ковер в гостиной.
Я качаю головой и чувствую легкое головокружение. Где мой телефон? Я должна держать его при себе на случай, если почувствую себя хуже.
Если я потеряю сознание, мне обязательно нужно позвонить в 911.
Я смеюсь над этой мыслью, пока, спотыкаясь, бреду на кухню за ведром, перчатками и чистящими средствами. Затем разражаюсь слезами. В этом нет ничего смешного.
Стоя на четвереньках, я скребу ковер. Заканчивая, я замечаю еще одно загрязненное место. Если и карьера в инвестиционном анализе, и в фармацевтике провалятся, я смогу стать профессиональным метателем снарядов. Эффективность развода срача на максимально возможную территорию впечатляет.
Со стоном я ползаю по ковру в попытках все оттереть, пока не убеждаюсь, что пятен не осталось. Только тогда я снимаю перчатки и вытираю слезы со щек.
Когда я кладу руки на бедра и с трудом поднимаюсь на ноги, я понимаю, что голая. Я не помню, как снимала одежду. Хотя я помню рвоту.
Я должна принять душ, раз уже разделась.
Разве я только что не принимала душ?
У меня мокрые волосы.
О, черт. Я приняла душ. Я становлюсь тупее? Что, если мои клетки мозга сейчас умирают, и все закончится тем, что завтра я проснусь тупая как пробка?
Родители никогда меня не простят.
Но, возможно, я буду слишком тупая, чтобы понять, почему они расстроены.
Это заставляет меня улыбаться.
Возможно, я стану блаженно-счастливой дурочкой.
Никаких ожиданий.
Я смогу просто жить своей жизнью, и этого будет достаточно.
Груди покачиваются, когда я двигаюсь, и я смотрю вниз.
Почему я занимаюсь домашним хозяйством голышом?
Почему ковер мокрый?
Я почистила его.
Кого-то вырвало.
Меня.
Пытаясь сосредоточиться, я смутно вспоминаю бар и дорогу домой. Я пьяна, но не помню, чтобы много пила. Но, должно быть, пила.
А потом я прибралась в своем доме.
Обнаженная.
Я смеюсь, а затем выбрасываю чистящие средства, включая грязное ведро, в мусорный пакет.
Все испорчено.
Но мне все равно.
Посреди зевка я замираю. Я не пьяная, меня накачали наркотиками.
Мне повезло, что я осталась жива.
Что за гребаный придурок.
Кто-то должен сообщить в полицию.
Я должна это сделать.
Завтра.
Гребаный хищник.
Мне следовало впиться ногтями в его руку, чтобы получить хоть немного ДНК.
Или пнуть его по яйцам.
На меня накатывает очередная волна тошноты.
Лучше бы мне не умирать. Я должна прожить достаточно долго, чтобы заставить его страдать.
Мне нужно убедиться, что он не сделает этого с другой женщиной.
Где мой телефон? Я могла бы позвонить сейчас, пока не забыла.
Брала ли я телефон с собой в душ?
Я приняла душ, верно?
Я прикасаюсь к своим влажным волосам.
Да.
Я точно приняла душ.
О, нет. Только не снова.
На этот раз я успеваю добраться до кухонной раковины до того, как опорожняю то немногое, что осталось в моем желудке.
Я должна кому-нибудь позвонить.
Я не могу позвонить Грегу. Если он думал, что угостить его пивом — это заигрывание, встреча с ним в дверях голышом определенно пошлет неверный сигнал.
Эшли в отпуске.
Наверное.
Может быть, она вернулась? Не могу вспомнить.
Я не могу позвонить Мерседес. Она может воспользоваться этим как возможностью втянуть меня в свой «культ столовых приборов».
При этих мыслях у меня вырывается смех.
Культ столовых приборов.
Культ.
Кинк.
Культ кинка на столовые приборы. Это нелегко сказать.
Странный культ столовых приборов. Нет, это так же плохо.
У меня снова вырывается смешок.
Или хорошо.
Кто я такая, чтобы судить?
Я открываю ящик под раковиной и достаю серебряную ложку, которую спрятала там рядом с ведром неделю назад.
Суперсолдат?
Верно.
Эх, было бы неплохо.
Поднося ложку к лицу, я говорю.
— Если там кто-то есть, у меня есть для тебя секрет, но ты не должен его никому рассказывать, — единственный признак движения, который я вижу в ложке — это мое искаженное отражение, но я все равно продолжаю. — Я сильная, независимая женщина, но иногда я не хочу быть сильной. Сегодня вечером я сделала кое-что глупое, и мне страшно, — у меня на глазах выступают слезы. — Я знаю, что не должна бояться. Женщинам больше не нужны мужчины. Нам никто не нужен. Но я хочу, чтобы кто-нибудь обнял меня и сказал, что все будет хорошо. Я хочу свернуться калачиком на коленях у кого-то, кто любит меня такой, какая я есть, — я представляю, что передразниваю ложку. — Не смей осуждать меня. Меня так тошнит от того, что все говорят мне, кем я должна быть, — ложка не отвечает, но я и не жду ответа, а продолжаю. — Если ты действительно оказался в ловушке, то попал не к тому человеку, я не верю в попытки изменить мужчину… — направляясь в свою спальню, я шучу. — Забавная? Я? Вы так думаете? Сэр, если вы делаете мне комплимент за то, что я залезла в свою постель, вы сильно переоцениваете этот подвиг. Однажды я трахнулась с парнем только потому, что чувствовала себя виноватой из-за того, какой дорогой был ужин. Этот парень мне даже не нравился, — делая вид, что ложка шокирована этим заявлением, я добавляю. — Всего один раз, и секс был разочаровывающий, так что тебе не нужно читать мне нотации — урок уже усвоен.
Некоторое время спустя, сидя посреди кровати по-прежнему голышом, все еще держа чертову серебряную ложку, я зеваю и снова подношу ее к лицу.
— Ты привык быть ложкой. Я уверена, что там одиноко, но угадай что? Люди здесь тоже одиноки. Я не могла дождаться, когда съеду из родительского дома, но никто не говорил мне, что взросление будет означать проводить так много времени в одиночестве.
Все еще держа ложку, я откидываюсь на подушки.
— Тебе повезло, что ты ложка. Оставайся таким. Жизнь трудна, — я вздыхаю. — Я чувствую, что у меня есть друзья, но сколько их у меня на самом деле? Я думала, Грег был другом, но теперь я думаю, он просто хочет меня трахнуть. Я считала, что с возрастом жизнь станет проще, но она так чертовски сбивает с толку. Оставаться дома одиноко. Выходить на улицу небезопасно. Люди отстой, — я морщу нос. — Ты тоже, — я переворачиваюсь на бок и кладу ложку на запасную подушку. — Останься со мной. Я не хочу быть одна, если проснусь мертвой.
Когда ложка остается такой тихой, какой и должна быть, я закрываю глаза и отворачиваюсь от нее.
— Даже если в тебе есть суперсолдат, я не хочу его. Хотеть кого-либо небезопасно. Как только ты открываешься людям, они либо показывают тебе свою сумасшедшую сторону, либо подсыпают что-нибудь в твой напиток. Однако я не могу позволить им победить. Завтра я пойду в полицию по поводу того парня в баре, а потом верну тебя Мерседес. И мы больше никогда не будем вспоминать этот день.
Сон приходит, пока я пытаюсь убедить себя, что мне не страшно и не одиноко.
Глава четвертая
‡
Джек
Лексингтон, Массачусетс
1942
Меня не должно быть здесь, но альтернатива еще хуже, поэтому я делаю то, что необходимо. Обостренные чувства предупреждают меня о чьем-то приближении, но прошлая жизнь в слепоте позволяет быстро распознать шаги Фарли.
