— Ну и что тогда ты творишь? Я думала, ты понял, осознал, исправился, в конце концов. Думала, до тебя дошло, что с ней так нельзя. А ты пользуешься! Ярослав, просто пользуешься тем, что Саша ничего не скажет тебе вразрез. Не скажет, и не сделает. Сегодня, тебе стукнуло в голову подумать наедине с собой, а завтра что? Решишь подумать уже не наедине, а в компании с какой‑то смазливой идиоткой? И что, опять скажешь, что тебе так нужно и будешь потом являться, пользуясь тем, что она не прогонит? Не она, так я прогоню, Ярослав! — с каждым словом, голос Глаши становился все тише, а глаза будто отмирали.
Слова давались сложно. Но она знала, кто нуждается в ее защите в данный момент, и это был не Яр.
— Не имеешь ты права уходить, когда хочешь и приходить, когда вздумается. Это твоя семья, а не игрушки. Просто скажи мне правду, ты кого‑то нашел?
— Я люблю Сашу, Глафира. — Ответ Ярослава звучал так же глухо, как тирада женщины до этого. От ее слов было горько, а еще от их частичной правдивости. Не давая ей ответить, он продолжил. — Она это знает, и вопросов о любовницах у нее не возникает. Ясно?
— И ты думаешь, это придает тебе благородства? Ты все равно ведешь себя, как… — тяжело выдохнув, Глафира вскинула голову, устремляя прямой взгляд на воспитанника. — Как всегда.
И как ни странно, именно эти ее слова заставили обоих успокоиться. Электричество, копившееся вокруг них, вмиг испарилось.
— Я узнал, что Ермолов может объявиться в любую минуту.
Еще один шумный выдох Глаши дал понять, что новость стала для нее неожиданностью, причем не самой приятной.
— Что значит «узнал»? И «объявится»?
— Он сказал об этом Снежане.
— А Снежана…
— Нет, — Яр отвернулся, бросая взгляд на дверь. Ему не хотелось, чтоб даже случайно разговор услышала Саша. — Мне Снежана ничего не говорила, я сам…
— Я поняла, — слушать о том, что он в очередной раз поступил вопреки просьбам близких и, в общем‑то, законам, Глафира не хотела. — И что?
— И ничего. Просто есть вероятность его появления.
— И именно поэтому ты оставил свою семью беззащитной?
— Нет, — градус напряжения снова начал повышаться. — Они не беззащитны, я усилил охрану, а то, что меня сейчас здесь нет — так даже лучше.
— Чем же?
— Если он объявится, пусть думает, что у нас проблемы. А решит мстить — пусть ищет меня. А я уж попытаюсь сделать так, что выйти на меня у него получилось.
— Дурак, — не отложи Глаша нож несколько минут тому, сейчас бы ему было суждено полететь по столешнице, сбивая по пути остальную посуду. — Ты решил поиграть в выманивание на живца? Совсем сдурел? Не помнишь, чем закончилось в прошлый раз?
К сожалению, Ярослав помнил. Слишком хорошо помнил, чтобы повторять свои ошибки сейчас.
— Я хотел отправить их к тебе. Там было бы безопасней, но Саша не согласится, к сожалению.
— А ты собирался спрашивать ее мнение? Я думала, всучишь билеты, а потом лично задраишь люки самолета, чтобы наверняка долетела до пункта назначения.
— Думаешь, я не понимаю, насколько виноват? — Яр сощурился, бросая в сторону няни совсем не дружелюбный взгляд. Она грамотно давила на самые больные мозоли.
— А ты понимаешь? Ну, так осознания недостаточно, ты попытайся и поступать соответственно. Или к такому жизнь тебя еще не готовила? Я не готовила?
— Чего ты хочешь от меня?
— Да ничего я не хочу, — в фразе Глафиры прозвучала дикая усталость. — Я хочу, чтоб все у вас было хорошо. Вот и все. Чтоб ты не делал глупостей, чтоб Саша не искала причины твоих тараканов в себе. Много?
— Нет.
— Я тоже так думаю.
— Я сказал Саше о Диме.
— Слава богу. А сам?
— Я не могу пока, Глаша. Так будет лучше, для нее лучше. Если мне придется сорваться в ночь, думаешь, ей нужно об этом знать? Я разберусь с этим, а потом мы уедем. На столько, на сколько Саша решит. И будем только мы. Но сначала…
— Какой же ты дурак, мой мальчик, — покачав головой, Глафира обошла стол. — Ты ей сейчас нужен. А не когда‑то потом. Но ты же все равно не передумаешь, правда? — получив кивок в ответ, женщина закрыла глаза — на другой ответ она даже не рассчитывала, к сожалению.
— Если ты уговоришь Сашу поехать с тобой, я буду благодарен.
— Я не буду уговаривать, можешь даже не просить. Просто предложу. А она откажется. Потому что в отличие от тебя, хочет быть с тобой в горе и в радости. Не только в своем горе, но и в твоем, а ты этого никак не поймешь.
— Он не причинит ей больше вреда. Это все, что мне нужно.
К сожалению, заложенное природой, генами, воспитанием, высшими силами, в конце концов, ничем не сломить. В Самарском было заложено жуткое упрямство и умение полагаться только на себя. Его побороть не смогла ни Глаша, ни когда‑то Снежана, ни теперь Саша.
— Я встречаюсь со Снежкой. Завтра.
— Хорошо.
— Не уверена.
— Почему? — стоило Глаше перевести тему, как напряженный до предела Ярослав немного расслабился.
— Потому, что для тебя — Дима теперь враг, а для нее — до сих пор брат. И ей ничуть не легче, чем тебе. Вот только в отличие от тебя, у которого вокруг люди, готовые выслушать, помочь и поддержать, ей обратиться не к кому. А проблемы у вас одни на двоих. Впрочем, у нас у всех общие проблемы.
В разговоре наступила пауза. Подумать было о чем и Яру, и Глаше. Когда родной человек становится не просто чужим, но предателем, на душе становится тяжко. И если Ярослав преобразил эту тяжесть в гнев и жажду мести, Глафира этого сделать не смогла. Ей было безумно жалко тех мальчишек, которые когда‑то гоняли в футбол, а потом грязные, с синяками и песком в волосах мчали к ней на блины. И девочку, которая бессменно ждала их на трибуне, тоже было жалко.
Ей было безумно жалко, что дети растут, а вместе с ними растут и их проблемы.
* * *
— Отлично, а теперь вполоборота, — распорядившись, Снежана сделала несколько шагов назад, надеясь поймать еще один удачный кадр. Сегодня работа шла хорошо. Наверное, так всегда — стоит в одной сфере наступить беспросветной безнадеге, в другой обязательно все пойдет на лад. Причем чем лучше становится в этой сфере, тем хуже все в той.
Сегодня фотосессия шла очень, очень хорошо.
— Снежана, — когда Аня окликнула ее, Снеже захотелось раствориться в пространстве и времени, лишь бы не пришлось… — Поговори ты уже с ним, наконец.
Игнорируя всякие правила субординации, которых они все же пытались придерживаться на работе, Аня подошла к начальнице, отобрала фотоаппарат, всучивая вместо него орущий во всю телефон.
Ей снова звонил Марк.
— Скажи, что я перезвоню, — не спеша приближать трубку с уху, Снежана вытянула руку, делая последнюю попытку отсрочить разговор с помощью Ани, но она была непреклонна.
