Ознакомительная версия.
Откуда он все это так хорошо знает, спросите вы, если уж был он тогда в невменяемом состоянии. На этот вопрос есть ответ, о котором Паша вспомнил с грустью. На следующее утро, которое наступило часа в два дня, Лида напоила его крепким чаем дала поесть супчику, а потом спросила с вежливой и даже какой-то странной (особенно в такой момент) ласковой улыбкой:
– Хочешь, посмотрим кино?
– Кино? – слабым голосом переспросил он. Сейчас он хотел только одного – покоя. Идея залечь на диван, обнять свою любимую женщину и посмотреть какой-нибудь глупый предсказуемый фильм – это было то, что надо. – Давай.
– Сейчас поставлю, – кивнула она и подошла к видеомагнитофону. Она была одета в брючный костюм и кардиган крупной вязки, на лице – косметика. Она была красива, а через лифчик на кардиган не капало молоко – странно. Наверное, она что-то подложила. В любом случае все эти детали Павел отметил уже потом – когда она пыталась уехать на своей машине. А он за волосы ее оттуда вытаскивал. А пока она ставила кассету, цокая каблучками по паркету. И тут он увидел – увидел все. Лида всегда была женщиной с очень крепкой нервной системой. И с выдержкой. Железная леди, мать ее. Пока он ползал и ронял презервативы, Лида поддакивала ему, смеялась, спрашивала, сколько он готов доплатить Анжеле за оральный секс.
– За качественный? – переспрашивал он, пьяный.
– О, конечно! – хохотала Лидия. И снимала на камеру все. Засосы. Следы от помады, презервативы. Выражение лица. Ответы на вопросы.
– Слушай, – спросила она как ни в чем не бывало, – а чего мы раньше никогда не делали домашнего видео? Это такое интересное дело!
– Лид, зачем это? – хрипло проговорил Павел, чувствуя, что ему становится трудно дышать.
– Можно послать в передачу «Сам себе режиссер». Представляешь, они там это все могут озвучить по-другому, будет еще смешнее. Хотя мне кажется, что и так хорошо. Очень смешно получилось, правда? Смотри, а тут ты пытаешься засунуть мне деньги в трусы.
– Лида, перестань, – зло сказал он, пытаясь вырвать пульт из ее руки. Как же ему было плохо. Почти так же, наверное, как сейчас.
– Не-а. Ты не видел самого интересного.
– Лида!
– Ну, подожди. Вот, сейчас! – игриво ворковала она.
Павел против воли бросил взгляд на экран, а там раздался Машкин плач, и Лидка (вот же сука) принесла ребенка и, укачивая его, принялась говорить в камеру, оставленную, видимо, на шкафу (видно было всю комнату), что вот, мол, доченька, это твой папочка – Павел Евгеньевич Светлов, собственной персоной, вернулся домой после тяжелого трудового дня весь в помаде. И что, когда ты вырастешь, моя крошка, вступишь в пубертатный период и будешь считать всех сволочами, ты наверняка придешь ко мне с вопросом: за что это ты, мол, мамочка, оставила папочку, когда я еще была в бессознательном возрасте? Вот тут я тебе, доченька, эту самую кассетку-то и покажу.
– Отдай сюда! – заорал Павел, вырвал пульт, вырвал кассету из магнитофона и разломал ее на части. Откуда только силы взялись. А Лида все с той же усмешкой смотрела на всю его беготню, а потом уточнила на всякий случай:
– Это, милый мой, только копия. Оригинал в надежном месте, как в ваших кругах говорится. Правильно? Информация правит миром? Ладно, баклан, все. Сеанс окончен. Будь счастлив, баклан, – выражение Лидиного лица изменилось в секунду, злоба перекосила ее рот, глаза сузились, она развернулась и вышла из комнаты. От такого поворота Павел даже растерялся, да к тому же у него было тяжелейшее похмелье. А потом он бросился за ней и взревел:
– А ну, стоять.
Куда там, Лидка и бровью не повела. Вещи у нее, оказывается, уже лежали в машине. Ребенок плакал, Павел орал, сам не помнил что, лишь бы только остановить это движение. Он орал, что, если она уйдет, он выследит ее и убьет. И что она не имела права лезть в его мужскую жизнь – это не ее собачье дело, с кем он спит. И что она еще пожалеет, и денег она не получит ни копейки.
– Ха-ха, мне хватит и тех, что ты мне запихнул в трусы. Ты очень был щедр.
– Ребенок мой!
– Это мы еще посмотрим. Наш советский суд – самый материнский суд в мире.
– Ах ты сука!
– С волками жить! – проорала она, а когда он попытался удержать ее за руку, она вырвалась, плюнула ему в лицо и села за руль. И завела мотор. Вот тут у Паши, кажется, отключились все тумблеры – он рванул к своей тачке, вытащил из бардачка пистолет и, действуя быстро, четко, бросился наперерез Лидкиной машине.
– Стой, или голову прострелю, стерва сумасшедшая, – проорал он и наставил ствол.
Лидка дала по тормозам. Это, кстати, впоследствии Павла сильно удивляло. В Лидкином организме при изготовлении, кажется, забыли встроить инстинкт самосохранения. Если ей что-то было надо, она могла одна на танки рвануть, а тут остановилась. Видимо, сработал материнский инстинкт: вдруг попадет в ребенка. Господи, да разве ж он бы выстрелил? Ведь просто припугнуть, остановить! А она побледнела, вцепилась в руль, вытаращилась и даже не сопротивлялась, когда он ее из машины вытаскивал за ее крашеную гриву. Левой рукой. И сидела тихо на земле, пока он ключи от машины вытаскивал и забирал себе. И ее сумку, паспорт и кошелек.
– Посидишь, успокоишься. Нечего тебе сейчас никуда ехать, – бормотал он, поднимая ее, как безвольную куклу, и заводя в дом. Она не разговаривала с ним несколько часов. Сидела у окна, о чем-то думала, даже не слушая все его клятвы и крики. Не реагировала ни на что, думала, а потом в какой-то момент вдруг очнулась, посмотрела на него, как он пьет пиво из бутылки, не сводя с нее беспокойных глаз, и спросила:
– Что ж, значит, ты считаешь, что мы можем продолжать жить дальше?
– Конечно, – радостно кивнул он, уже хотя бы потому, что она вообще заговорила.
– Да? И все, что тут вчера было, не имеет никакого значения? Так ведь?
– Я больше не буду, – клятвенно заверил ее Паша, хотя и сам понимал, что будет, и непременно. Такой уж у них в корпорации поведенческий код.
– А больше и не надо. Ладно, Паша, давай. Заливай мои раны золотом, ты же ведь это можешь? Мне нужна няня. И свои деньги на шпильки. Имей в виду, шпильки нынче дороги.
– Все, что пожелаешь.
– Это я тебе потом отдельным списком подам. И еще, просто так, чтоб ты знал – это тебе так не пройдет.
– Я знаю, – кивнул он. – Только останься.
– Слушай, зачем я тебе, а? Ведь можно же жениться на ком-то еще или вообще не жениться, а так просто. Некоторые женятся ведь, а некоторые так. Слышал песенку такую? Может, отпустишь?
– Нет, – помотал головой он. Это странно, конечно, особенно для такого человека, как он, но… представить себе свою жизнь без нее он даже на секунду не мог. Все становилось бессмысленно, ничтожно.
Ознакомительная версия.
