Спустя двадцать минут мы уже спали: Гершвин на своей двуспальной кровати, Джинни на моей односпальной, а я на Адском диване этого отеля.
To: [email protected]
From: [email protected]
Subject: Парень в баре
Элен!
Спасибо за все твои спонтанные и слегка сумасшедшие письма. К твоему сведению, я не отвечал, потому что не знал, что сказать. Думаю, что случайные парни в барах — это признак того, что жизнь продолжается. Что-то внутри меня хочет ревновать, и у этого что-то довольно внушительные размеры, надо сказать. Но оставшаяся часть меня понимает, что когда-то это должно было случиться, так ведь?
Мэтт ххх
To: [email protected]
From: [email protected]
Subject: Старый друг
Мэтт, твое письмо напомнило мне, почему я в тебя влюбилась. Кто еще может сделать такие выводы, как ты? Иногда ты такой чувствительный, что кажется, будто ты наполовину девушка. К твоему сведению, Случайный Парень Из Бара, кроме «всего прочего» (о чем, я знаю, ты не хочешь, чтобы я писала), еще и не умел целоваться. Помнишь, как мы с тобой попали под дождь, возвращаясь от Александры, почти сразу после знакомства, и начали целоваться в дверях, пока пережидали дождь? Так вот, тому поцелую можно дать «одиннадцать» по десятибалльной шкале, а этому, в лучшем случае, «два».
Элен ххх
— Мэттью! — закричала снизу мама. — Тебя к телефону!
— Хорошо, — крикнул я в ответ из убежища своей комнаты. — Сейчас подойду. А кто это?
— Гершвин!
— А что он хочет?
— Понятия не имею! — прокричала мама. — Но если ты сейчас же не спустишь свою попу с лестницы, то так никогда и не узнаешь, потому что я повешу трубку!
Дело было в понедельник после нашей поездки в Лондон, и я все еще лежал в постели — отходил от алкоголя и Адского дивана. Несмотря на все это, я собирался подойти к телефону и перекрикивался с мамой только потому, что по различным эпизодам из своей юности знал, как маму раздражают подобного рода беседы с плодом ее чрева.
Рискуя показаться неблагодарным и эгоистичным, я должен все же сказать, что, по-моему, мама была сама виновата. Знаю, что это звучит несколько грубо, но давайте разберемся. Вот ваши родители. Вы их нежно любите, потому что они дали вам жизнь и все, что вам нужно, и они обычно тоже вас любят. Но эти же самые люди знают, что все хорошее, что они сделали вам, дает им Власть: Власть залезать к вам под кожу, чего никто больше в мире не делает; Власть находить все кнопки, которые вы хотите утаить от мира и Власть нажать на все эти кнопки одновременно, гарантируя тем самым, что это внешне безобидное действие приведет вас в ярость. Родители хорошо знают, что делают. Для них это как спорт, как развлечение от скуки. И когда доведение родителями своих детей до сумасшествия станет олимпийским видом спорта, моя мама взойдет на пьедестал почета, и под звуки гимна ей вручат золотую медаль.
Вот почему я ее доставал.
Из мести.
Понимаю, что все это мелко. Но я считал, что это самооборона, и, кроме того, папа рассказывал мне, что мама точно так же вела себя с бабушкой, когда та была еще жива.
Все началось с мелких замечаний по поводу общей неопрятности моего вида, но постепенно эти замечания становились все менее и менее тонкими, пока однажды мама не перешла на крик, и слова «Ты никуда не пойдешь, пока не приведешь в порядок свой внешний вид и не уберешь свою комнату» не слетели с ее губ. Я не мог поверить своим ушам. Моя комната была безукоризненна. Благодаря каким-то инструментам, находящимся вне моего контроля, моя жизнь превратилась в фильм о взрослении, прокрученный наоборот.
Я знал, что мама меня любит, но, видимо, тот факт, что ее двадцатидевятилетний сын живет дома, постепенно утрачивал новизну. В глубине сознания она начинала серьезно волноваться о том, что я чувствую себя здесь слишком уж комфортабельно и поэтому, может быть, вообще не захочу уезжать.
Как если бы.
Это было не навсегда.
На самом деле до моего отъезда оставалось всего шесть недель.
Но все шло так, что…
У меня появилось чувство…
Что ближайшие шесть недель…
Станут самыми долгими неделями в моей жизни…
Поэтому мне понадобилось столько времени, чтобы подойти к телефону.
— Привет.
— Э-э… Привет, — сказал Гершвин.
— Все в порядке, приятель?
— Да, я в норме. Я не помешал тебе, а?
— Нет. Я просто пытался разозлить маму. Это все.
— Ладно. Я просто спросил.
— Итак, что я могу для вас сделать?
— Оказать услугу, — осторожно сказал Гершвин.
— Большую услугу?
— Ну, ростом чуть повыше колена.
— Не понимаю, о чем ты.
— Моя мама только что позвонила и сказала, что едет в Норвич приглядывать за моей тетей, потому что она сломала ногу или что-то подобное. Она не знает, сколько там пробудет, а это значит, не сможет сидеть с Шарлоттой. Вообще она ходит в детский сад несколько дней в неделю, но завтра у нее выходной…
— Ты просишь меня посидеть с ней? — недоверчиво спросил я.
— Ты бы очень помог нам с Зоей. Я был бы тебе очень обязан. Тебе просто надо приехать к половине девятого, когда Зоя уходит на работу. Она даст тебе инструкции и все такое и вернется около пяти.
Я задумался о том, что лучше: провести день в компании четырехлетнего ребенка или провести день в компании моей мамы?
— Без проблем, — сказал я уверенно. — Мне все равно нечем заняться. А тут хоть какое-то развлечение.
— Ты точно согласен? — спросил Гершвин. Думаю, он чувствовал себя слегка виноватым. — В смысле, мы можем отдать ее в детский сад на всю неделю, если ты не хочешь.
— Не смеши меня. Мне почти тридцать, у меня диплом по компьютерам, и я думаю, что уж за своей-то крестницей смогу присмотреть.
— Привет, Мэтт, — сказала Зоя, открывая мне дверь. — Или я должна называть тебя «Временный папа»? — Она поцеловала меня и провела в комнату.
— Привет, Зоя, — ответил я. — Я готов принять на себя все, что Шарлотта захочет в меня бросить — кукурузные хлопья, плюшевых медведей… И так далее.
— Она очень послушный ребенок. Она будет вести себя как ангел. Правда, дорогая?
Шарлотта вошла в комнату и посмотрел на меня с совершенно бесстрастным видом, а затем подняла глаза на свою маму.
— Чем ты хочешь сегодня заняться, Шарлотта? — спросил я.
Она пожала плечами.
