- Васечка, не делай этого, - пищит Боречка.
- А ну тихо! – весело рявкает Иван, и кивает даме: - Продолжайте.
- Согласны ли вы, Иван Дмитриевич, - снова задает свой вопрос регистраторша уже не таким торжественным тоном, и… опять.
- Василиса, я запрещаю! – шипит мама, стоящая позади. – Никакого благословения!
- Переживу, - фыркаю, и заговорщицки переглядываюсь с Ваней. А затем, по традиции, киваю сотруднице ЗАГСа: - Продолжайте, пожалуйста.
- Согласны ли вы…
- Иван! Нас не уважают, - возмущается тетя Маша, заразившаяся от моей родни дурными манерами. – И ты это проглотишь?
Господи Боже мой! Я не сильно в тебя верю, но дай мне сил, чтобы не поубивать всех этих уродственников!
- Мама, я вообще-то женюсь сейчас. Давай потом, - раздражается Иван.
И кивает несчастной регистраторше, пребывающей в раздрае от этого безобразия.
И от траурного вида гостей, и от ненормальных жениха и невесты. Думает, наверное, что всем нам место в сумасшедшем доме. Или еще где, но не в обители любви, которая живет три года.
- Согласны ли вы, - уныло пытается оженить нас женщина, ожидая, что ее снова перебьют, и это снова происходит.
- Он согласен, - не выдерживаю я, и дергаю Ваню: - Ты согласен, а ну отвечай быстро!
А то мать как-то дышит подозрительно, сейчас начнет имитировать инфаркт, и фиг без масла нам, а не свадьба.
- Ты такая романтичная, - едко парирует Иван, закатывая глаза. – Ну ладно, допустим, согласен.
- Он согласен, - повышаю голос, победно глядя на расширившую глаза, и окончательно впавшую в шок регистраторшу. – Иван Дмитриевич берет меня в жены. И я, Василиса Федоровна, беру его в мужья. Где расписаться?
- Но так не делается, - невнятно бормочет несчастная женщина под тихий смех деды Степы.
- Милочка, дайте им бумажки, у вас ведь очередь на регистрации, - вмешивается дед. – А то это надолго затянется, уж поверьте. Я с этими гидрами, - он оглядывает маму и бабушку, и, почему-то меня, - всю жизнь маюсь. Так что… вот, молодец.
Регистраторша торопливо подзывает нас к себе, и показывает, где нужно поставить автографы, которые мы с облегчением рисуем.
- Объявляю вас мужем и женой, - коротко, опустив слова о законности и прочем, объявляет сотрудница ЗАГСа, мечтая поскорее выпроводить наш табор.
А я мечтаю показать средний палец родственникам – и моим, и моего муженька. Но сдерживаюсь, что стоит мне немалого труда. Вместо этого хватаю Ваню за футболку, и целую – коротко, с обещанием горячей брачной ночи.
Уж мы не станем деньги пересчитывать, как иные молодожены.
- Поздравлять будете? – интересуется Ваня, отрываясь от моих губ.
Бабушка охает, перекрещивает его и, заливаясь слезами, похлопывает по руке.
- Раз уж так случилось, то ничего не поделаешь, - вздыхает она. – Ты береги нашу Васечку, она хрупкая, как птичка. И такая ранимая…
- … ранимая, как танк, - смеется мне на ухо этот негодяй. – И хрупкая, как птеродактиль.
Пихаю полюбившего меня оскорблять мужа в бок, но мысленно соглашаюсь: что есть, то есть. Ни убавить, ни прибавить, как говорится.
- Зато я оригинальная!
- Несносная, - спорит Ваня под причитания бабули.
- Восхитительная, - хмурюсь.
- Чокнутая.
- Самая лучшая женщина на свете! – повышаю голос, и выразительно гляжу на зарвавшегося Ивана.
- Нууу, - тянет он, а я прикидываю: это будет слишком, если я с ним разведусь вот прямо сейчас? – Самая ты лучшая, или нет, но я тебя люблю. И буду нести этот крест всю оставшуюся мне жизнь.
Недолгую. И не слишком счастливую. Меньше болтать надо!
- Ладно, Маша, - оборачиваюсь, а родственники, к моему разочарованию, успели помириться, - нужно организовать столы, еды наготовить.
- В ресторане закажем. Сами не успеем.
- Я соседок позову, на пяти кухнях справимся, или мы не бабы? – возмущается маменька. – Леонида, соседа нашего, тамадой позовем. Он на аккордеоне играет просто великолепно. Ты мальчишкам своим еще раз позвони, пусть сразу к нам едут, а по дороге нужно купить напитки…
Ваня берет меня за руку, и медленно, спинами, мы пятимся к выходу.
- Сбежим? – предлагает он, когда мы оказываемся на крыльце, нечаянно помешав чужой фотосессии. – Или ты хочешь вот это все?
Бесконечные крики «Горько!».
Цыганочка с выходом, которую умеет играть Леонид.
Пьяные причитания Бориски, которого я поматросила, и бросила.
И традиционный мордобой.
- Найдут, - морщусь я, но бегу вслед за мужем к его машине.
То есть, к нашей машине. Все его теперь мое!
- Не найдут! Медовый месяц у нас, - смеется Ваня. – Свидетельства о браке потом заберем, а сейчас едем на Байкал? Или, если хочешь, могу путевки купить куда-нибудь, но лучше…
- На Байкал! – перебиваю его. Едем быстрее!
Сажусь в машину, и пока Иван ее заводит, с замиранием сердца гляжу в окно. Все ожидаю увидеть картину из «Шоу Бенни Хилла», которой заканчивалась каждая серия – бегущей за нами, недобро настроенной толпой.
Но обходится, и мы уезжаем, предоставив право нашим семьям объединиться против общего врага – неблагодарных детей.
ГЛАВА 57
- Я помню ночи темные и губы твои страстные, - начинает петь Ваня, и получается у него жутко – так, что я просыпаюсь, - глаза твои влюбленные – шальные да опасные. Свела с ума, упрямая, свихнулся, несомненно, я. Я думал, ты – мечта моя, а ты…
- Ты чего? – перебиваю я этот кошмар.
- Я ведь обещал тебе серенаду, - подмигивает Иван, а я вздыхаю: по дороге до Иркутска мы трижды договаривались развестись, и трижды мирились.
Но сейчас, кажется, я снова буду требовать развод.
- Эта песня мало похожа на серенаду, - хмурюсь я, и показываю муженьку кулак. – Я текст хорошо знаю. Любимой женщине не поют о том, как ее «из грязи, из болота» вытаскивают, и что она обыкновенная. Ты тролль, Иванушка. Лучше бы Бритни Спирс мне спел.
- На годовщину обязательно спою, - смеется муж, и продолжает терзать мой чувствительный слух творчеством Ивана Кучина, которого я уважаю, но в медовый месяц я бы предпочла песни Стаса Михайлова. – И раз я тролль, то ты жена тролля, то есть…
- То есть, иди к чертовой бабушке, - демонстрирую мужчине оттопыренный средний пальчик с облупившимся маникюром, и выхожу из времянки, в которой мы поселились. – А я пойду купаться.
- Ночью?
Игнорирую глупое уточнение, и захлопываю хлипкую дверь.
А в голову мысли лезут о том, как я всех подвела. И ладно, свое расширившееся и безумное семейство – эти заслужили «подлый побег», «полнейшее неуважение» и прочие приятности, которые мы с Ваней с завидной регулярностью получаем по смс.
Но про школу, про работу, которая меня, хоть и из рук вон плохо, но обеспечивает, я забыла. И перед коллегами мне стыдно.
- Что вздыхаешь? – Ваня, как обычно, подкрадывается тихо, и обнимает меня со спины.
- Уволят меня.
- Ну и хорошо, - насмешливо отвечает Ваня. – Чего страдать из-за трех копеек?
Оборачиваюсь к, уже как две недели, моему мужу, и упираю руки в бока.
- Меня уволят, - недобро начинаю я перечислять, - я сяду дома, и буду проводить с тобой каждую минуту. Каждую, Ванечка! Двадцать четыре на семь. Представляешь?
Даже в темноте вижу, что представляет.
И проклинает свою разыгравшуюся фантазию.
- Ээээ… я поговорю с директрисой, скажу, что украл тебя… да не уволят тебя, не глупи! Мало дураков за спасибо работать найдется, - раздражается муж, который за время нашего супружества открыл еще одну мою «приятную» особенность – долго страдать из-за одной, по его мнению, не смертельной беды. – И, кстати, зря ты так пугаешь меня совместной жизнью – я притерпелся уже.
Притерпелся он.
Очередной очаровательный комплимент. Еще бы сказал, что иммунитет выработал, как к заразе. Вот ведь… Иванушка.
