— Оу… — удивлённо смотрит она на меня, однако шприц с раствором кладёт на столик, — Сколько недель?
— Четыре.
— Уилсон? — киваю, — Он знает?
— Нет, я сама только сегодня утром узнала. Не успела сказать.
— Тогда это будет отличная мотивация для него встать, — искренне улыбается она.
— А что с ним? Почему его ввели в кому?
Стейси тяжело вздыхает. Убирает столик. Снимает перчатки и идёт за ширму. Слышится, щелчок, а через некоторое время шум нагревающегося чайника.
— Всё не так радужно, Аманда. Так нужно было. Томас хоть и сильный мужик, но ту боль, которая у него сейчас, тяжело выдержать. Морально тоже, — женщина разливает по кружкам чай, — Пей, он с мятой. Для беременности и для нервов полезно, — протягивает мне одну. Принюхиваюсь и чувствую запах липы. Такой же, как и в том доме, где мы прятались с Уилсоном, — Так вот, пуля застряла в позвоночнике. А ещё у него сломано одно ребро. Его били, да? — сдерживая слёзы, киваю, — Вот поэтому его и ввели в кому. Даже если он сейчас очнётся, всё будет насмарку. Он неугомонный. Что смогли мы сделали, но у нас недостаточно высокие технологии. Возможно, Томас больше никогда не встанет на ноги, либо останется овощем.
— Боже мой!
— Подожди реветь. Есть небольшая вероятность на улучшения, но не здесь. Нужна будет долгая реабилитация. Но опять-таки. Стопроцентную гарантию никто не даст. Поэтому Аманда сейчас реши для себя: готова ли ты будешь жить всю жизнь с калекой? — серьёзно и даже как-то резковато спрашивает она.
— Почему ты это спрашиваешь?
— Потому что если нет, то тогда тебе нужно будет исчезнуть из его жизни и ни в коем случае не говорить про ребёнка. Он не потерпит жалости к себе. Одному ему проще будет принять это всё.
— Что ты несёшь? — подскакиваю я. Внутри всё полыхает от возмущения. Как она смеет говорить такое? — Мне всё равно, каким он будет. Я люблю его и буду рядом, даже если Томас сам этого не захочет, — разворачиваюсь и иду на выход.
К чёрту их всех. Том встанет на ноги, всем назло. И мы с малышом будем вместе с ним.
— Стой, истеричка! — смеётся Стейси. От такой неожиданной реакции я поворачиваюсь, — Пошли, проведу тебя в палату.
— Но… — не понимаю я, что это тогда сейчас было.
— Уилсон мой друг. Не могу же я его отдать неуверенной в себе женщине.
— Ты очень жестокая, — бурчу я. Ну и проверочки у неё.
Стейси лишь только ухмыляется, разводя руками. Что-то вроде: «ну вот такая я вот».
Мы выходим из кабинета, идём по узкому светлому коридору. Здесь не так много народу. Видимо, пациентов мало. Поэтому все сидят по своим кабинетам. Лишь изредка можно обнаружить, как какая-нибудь медсестра выходит из палаты, везя за собой тележку или капельницу.
Стейси поворачивает за угол и осмотревшись заходит в дверь, на которой написано «операционная». Попадаем мы в небольшой предбанник. Здесь находится маленькая раковина с антисептиком. Висят халаты. И ещё какие-то медицинские принадлежности.
— Так, вот здесь моешь руки. Дальше надеваешь халат, шапочку и бахилы. Это стерильная зона и здесь не должны быть посторонние. Сильно не распространяйся об этом. У тебя пять минут, — быстро говорит она и выходит за дверь.
Делаю всё, как сказала женщина. Но теряюсь, потому что не знаю, что делать дальше. Здесь две двери. В одну мы только что зашли. Значит, мне в другую. Открываю её. В нос ударяет запах хлорки и каких-то лекарств. Также доносится писк оборудования. Отвожу немного шторку и вижу на кровати Томаса. На руках и груди провода. Во рту трубка. Три монитора.
— Господи, Томас! — вытираю слёзы рукавом халата.
Слишком больно на него смотреть такого… Уязвимого сейчас. Он же любит всё контролировать. Беру я за руку. Она чуть тёплая. Живой.
— Том, — почему-то шепчу я, — Том, если ты меня слышишь, то знай. Я согласна. Согласна, чёрт возьми, стать твоей женой, но тебе нужно будет очнуться и повторить предложение ещё раз! Мы обязательно со всем справимся, слышишь? — грудную клетку сдавливает, мне хочется выть, как раненой волчице, однако я беру себя в руки. Это никак сейчас не поможет. Целую его массивные пальцы, как он когда-то мои, — Томас, ты должен встать! — шиплю я, — Иначе, кто будет учить нашего сына кататься на велосипеде, а? А кто ему будет рассказывать про то, как нужно завоёвывать сердца девушек? Ты же мастер в этом деле, — улыбаюсь сквозь слёзы.
Стук в дверь. Мои пять минут закончились.
— Я люблю тебя! Мы будем ждать, столько сколько потребуется.
Целую его в щёку напоследок. Никакой реакции. Разворачиваюсь и ухожу. Снимаю всё с себя и бросаю в урну, которая тут же и находится. Выхожу, вытирая слёзы.
— Значит, сейчас ты звонишь своим родителям, подругам или ещё кому-то и едешь к ним. Одна не оставайся, — говорит женщина.
— Ты думаешь, что мне всё ещё может угрожать опасность? — начинаю нервничать я.
— Нет. У тебя всё ещё шок. Чуть позже тебя отпустит и начнётся настоящая истерика. Нужно, чтобы кто-то в этот момент был рядом, — хочу возразить, но Стейси взглядом тормозит меня. Их этому в армии, что ли, учат? — Аманда, я знаю, о чём говорю. И тоже проходила через это. Помни о том, что в тебе растёт маленькая жизнь, как бы дальше ни сложилась судьба. Сейчас ты должна думать только о себе.
— Но…
— Никаких но. Оставь мне свой номер, я буду звонить периодически, рассказывать о ситуации с Уилсоном. Сама не приезжай. Это бесполезно. Тебя никто не пропустит, я позабочусь об этом. Нечего тебе тут делать, — строго выговаривает женщина.
— У меня нет сейчас телефона. Его выкинули в окно по дороге, — поникшим голосом произношу я.
— Номер родителей, подруги, знаешь?
— Подруги.
— Звони, — протягивает мне свой смартфон, — Мой номер она пускай сохранит. Потом, как обзаведёшься связью, набери меня.
— Хорошо. Спасибо, — благодарю я, — Стейси, а как вы с Томасом познакомились? — не знаю, почему я задаю ей этот вопрос, просто хочу знать, что у них не было никакой любовной связи. Мне неприятно от этой мысли.
— Я его лечащий врач. Он не рассказывал тебе?
— Нет.
— Уилсон убьёт меня за это, но я думаю, что ты должна знать. Несколько лет назад. Когда я ещё была военным врачом. Меня и ещё одну молодую практикантку отправили в Ирак. Там была война и людей не хватало. Тома и его товарищей тоже отправили на какую-то операцию, так мы и познакомились. Сперва мы не нашли общий язык. Слишком уж высокомерный и наглый.
— Ничего и не изменилось, — фыркаю я.
— Нет, Аманда. Он очень изменился. Особенно после того, как влюбился в девочку-практикантку.
— Что? — переспрашиваю я, — А девочку, случайно, звали не Сафия?
— Верно, — удивляется она, — Так ты знаешь?
— Не уверена, — присаживаюсь на скамейку, — Камран Али. Тот, кто стрелял в Томаса. Рассказал, что Сафия должна была стать его женой. Они ехали к нему, но Уилсон и его команда задержали их. А потом Том соблазнил её, предлагал сбежать, но на них напали и поступил приказ уничтожить всех и она погибла, — рассказываю я, что помню из всей этой истории.
— Вот ублюдок! — возмущается женщина, присаживаясь рядом, — Всё ложь. На нас напали люди Камрана. Сафия была мусульманской. Она жила какое-то время в Ираке, а потом уехала учиться на медика. Её семья была не против, но у них был уговор с шейхом. Что как только она отучится, то выйдет за него. А тут её, девчонку совсем, отправили в самое пекло. Я думаю, что не обошлось и без самого Камрана Али. Он хотел заполучить её как можно скорее.
Она была хорошим врачом. Многим помогла, её любили все. Такая чистая, открытая и весёлая девочка. У тебя что-то есть от неё. Глаза наверно. Но вы абсолютно не похожи. Не думай, о том, что Томас с тобой, только потому, что ты чем-то напоминаешь её. В Сафию он был всего лишь влюблён. Вот этой первой мальчишеской любовью. А тебя он любит по-настоящему, как женщину, Аманда. Я увидела это ещё на площадке. То, как он смотрел на тебя… Обычно так смотрит мужчина, который уверен в своих чувствах. Так что если ты в своей прекрасной головке надумала, что всего лишь копия, которой он решил заменить. То это не так. Томас сложный на чувства. Он не умеет ухаживать. Иногда грубоват.
