Вчера он доставал из-под тумбочки завалившуюся туда пьесу и вдруг нашарил пальцами что-то небольшое, круглое и твердое, вытащил — и горло перехватило спазмом. На ладони лежала Асина сережка-жемчужинка. Дима отчетливо увидел эту картину — она голая сидит на кровати, откинув волну каштановых волос на другое плечо, и сосредоточенно вдевает в нежную розовую мочку уха стальную застежку. Раньше ему это казалось ужасно забавным — Ася надевала сережки раньше, чем трусы. А сейчас он думал о том, что это было самое сексуальное, что он видел в жизни. Обнаженная кожа, взъерошенные после сна волосы, беззащитный изгиб шеи и холодный блеск украшений. Сережку он так и не вернул Асе. Не смог.
Сначала Димка думал, что им просто надо еще раз поговорить, и все решится. Ведь и дураку понятно, что им плохо друг без друга. Но потом понял, что нет — не будет никакого толку, да и разговаривать тут не о чем. Ася внятно сказала, чего она хочет. И он не может ей этого дать.
Черт с ним, Димка готов был даже жениться, если это нужно было для того, чтобы Ася была с ним. Но дети….Одно это слово приводило парня в дикий ужас, оно казалось синонимом слова «кандалы», которые сковывают тебя раз и навсегда. Отныне ты раб, и все твое существование подчинено детским капризам, желаниям и целям. Ну уж нет! Ему нравится его жизнь, и он хотел бы насладиться ею в полной мере. В его представлении он обзаводился детьми лет через десять, как Ася и говорила, а может даже и никогда. Дима бы от этого точно не расстроился.
А этой женщине вынь да положь младенца, и чем быстрее, тем лучше. Что за сумасшествие впрыскивается в мозг бабам вместе с гормонами? Как можно добровольно желать то, что уничтожит твою прежнюю счастливую жизнь?
Варламов тяжело вздохнул. Умом он все прекрасно понимал — им правда не по пути, но вот бы как-то объяснить это сердцу — оно ноет и ноет, и никак не отпускает. А еще донести бы эту мысль до члена, который, похоже, перестал вставать на кого бы то ни было, кроме Аси. Привык, зараза! К хорошему быстро привыкаешь…
В какой-то момент погруженный в свои мысли Дима вдруг уловил из разговора актеров отдельные слова, которые его насторожили. Он внимательнее прислушался к их болтовне:
— Грудастая такая…Она из этих, которые с кастинга…
— Ага, то ли Аля, то ли Ася…не помню точно.
— Думаешь, наш реально на неё запал?
— А ты помнишь, чтобы он хоть кого-то со стороны на прогон приводил? Под ручку держал, с собой рядом усадил, еще и на ухо постоянно ей что-то шептал. Да точно говорю тебе, Юрич или уже её трахает, или явно планирует этим заняться.
— Говорят, она главную роль играет в Трамвае.
— А, ну значит, уже трахает, — заржал актер.
Диме на глаза упала красная пелена, он чувствовал, как горячей кровью заливает мозг, напрочь отбирая способность соображать. Ему было похрен, кто эти ребята и сколько их, единственное, что он сейчас хотел — размазать этого придурка по асфальту, чтобы он, сука, умылся кровью.
— Че ты блядь сказал? — схватил Дима за куртку того, кто еще продолжал смеяться.
— Э, парень, ты обкурился что ли? — тот безуспешно пытался оторвать от себя его руки, — мы про тебя вообще ничего не говорили.
— Просто девчонку одну обсуждаем, — добавил другой.
— Рот свой поганый закрой, — рявкнул Варламов и тут же популярно объяснил, куда он засунет этому дебилу его грязный язык, если еще раз услышит от него хоть что-то про Асю. Тирада не содержала никаких слов, кроме матерных, и была очень убедительной — все же Дима вырос на окраине Саянска, а не в каких-нибудь там столицах.
— Ты че такой борзый, красавчик? Остынь, — с усмешкой сказал ему тот, кого Варламов еще продолжал держать, — Тебе то что? Или она твоя девушка? Ну тогда сорян, похоже, что Юрич её уже оприходовал.
Дима коротко вздохнул и с размаха вмазал ему в челюсть. Парень упал, и на Варламова тут же налетели остальные, пытаясь его удержать, но бесполезно.
Хоть их и было больше, но на Диминой стороне было его саянское детство. Всем понятно, что если ты мальчик, который живет на окраине маленького города и ходит в театральную студию, то есть всего два варианта развития событий: либо тебя регулярно и жестоко бьют, либо ты учишься драться и рано или поздно тебя оставят в покое, потому что себе дороже. Быть битым Варламову очень не нравилось, так что пришлось идти по второму пути. Правда, он не думал, что эти дворовые навыки еще когда-то ему пригодятся, причем не в темной подворотне, а на крыльце одного из самых уважаемых московских театров.
— А ну прекратили! — гаркнул режиссерский бас, которому все тут же машинально повиновались. Драка распалась на отдельные фрагменты. Димка, тяжело дыша, вытер лицо рукавом. На нем размазалась кровь — похоже, ему успели разбить губу. А он даже и не заметил.
— Кто начал драку? — Юрич с мрачным отвращением рассматривал своих актеров.
— Он, — ткнул пальцем в Варламова самый наглый и самый побитый из парней.
— Я, — криво улыбаясь, согласился Димка, — а хочешь скажу, почему?
И тут он своими глазами увидел, что значит выражение «сошла краска с лица», потому что молодой актер буквально побелел, в глазах заметался дикий страх. Похоже, он только теперь понял, что будет, если Дима озвучит Юричу их сплетни. И кто тогда окажется крайним.
— И почему же? — нахмурился режиссер. Он не то чтобы сильно любил Варламова, но парень был непохож на отморозка и вряд ли полез бить морду его актерам ни с того ни с сего.
— Это все я! Я его спровоцировал, — тут же поспешно сказал парень, умоляюще посматривая в сторону Димы, — наговорил всякой фигни, ну он и завелся. Простите, Петр Юрич, виноват.
Вот в это Юричу верилось больше. У Гриши и язык без костей, и голова дурная — если бы не талант и не работоспособность, уже давно бы выгнал его из театра.
— Гриня, еще раз накосячишь, пойдешь дворы мести, — предупредил режиссер, — тут храм искусства, а не какой-нибудь, мать вашу, бойцовский клуб. А ты, Варламов, как говорил Пушкин, «учись властвовать собой», понял? Не ведись на всякие идиотские провокации.
— Понял, — ответил Димка, не глядя на режиссера. Почему-то после всей услышанной грязи смотреть на него было неприятно. Но ведь это же неправда, да?
Режиссер быстро выкурил сигарету и, еще раз сурово зыркнув на актеров, ушел.
Парни осторожно приблизились к Варламову. Высокий и светловолосый, по виду самый старший из них, протянул руку:
— Иван.
Дима мрачно посмотрел на него, но руку все же принял. Этот вроде никакой ерунды не говорил, просто с ними за компанию стоял.
— Дима.
— Дима, спасибо, что не сдал Гриню, — Иван кивнул на возмутителя спокойствия, — он и так на не очень хорошем счету у Юрича.
— Меньше хуйню надо молоть.
— И это тоже, — легко согласился Иван.
— Прости, чувак, вот реально фигню наговорил! — примирительно поднял руки изрядно помятый Гриня, — Но за это вообще-то не бьют, тем более с нашей работой. Это хорошо я в массовке сегодня, там мой «фонарь» не увидят.
— Я тебе следующий раз в печень пробью, — пообещал Дима, но уже без прежней злости, — чтоб лицо не портить.
— Да хорош уже, мы поняли, что ты грозный и все такое! — хлопнул его по плечу третий — невысокий смуглый паренек, — я Рустам. Ты же из тех, с кем Юрич «Трамвай» ставит?
— Ну.
— Кого играешь?
— Стенли.
— Круто, ты че, талантливый?
— Типа того.
— Значит, к нам возьмут, — заключил Иван, — так что, считай, сразу и познакомились.
Они еще немного порасспрашивали Варламова, а потом поспешили на репетицию. Дима с мстительным удовольствием наблюдал, как, морщась и охая, поднимается по ступенькам не в меру разговорчивый Гриня.
Двери за ними закрылись, но тут же снова распахнулись: Иван вернулся на крыльцо.
— Я не знаю, кто тебе эта девушка, — внимательно глядя на Диму, проговорил он, — но ведь Юрич и правда привел её к нам вчера на прогон. А на него это совсем непохоже. Это тебе так, для информации.
