Мне пришлось ухаживать за Смоленцевым, находясь в больнице с утра до ночи, и решать проблемы, которые начали сыпаться одна за другой.
То, что Ванька пришел в себя, совсем не означало, что он начал выздоравливать. Неправильно сросшиеся переломы в некоторых местах, пролежни, и проблемы с челюстью — это малая часть того, с чем я столкнулась. Но доктор Павлов сделал кучу анализов и провел сотни тестов, после чего дал обнадеживающий прогноз, а я не могла все бросить на полпути.
- Вам понадобится много терпения, времени, и, конечно, денег. А ему предстоит еще несколько операций и, если он не сдастся, то в течение года, он возможно даже встанет на ноги. А при соблюдении режима и выполнения всех рекомендаций возможно вернется к полноценной жизни. Но вы должны понимать, что чудес не бывает.
Их и не было. И мы на них не надеялись, прекрасно понимая, что все в наших руках.
Только позитивно мыслить – это одно, а каждый день бороться хоть за малейший сдвиг в лучшую сторону – это совершенно другое.
Сначала было очень тяжело. Ванька самостоятельно не мог делать ничего. Ни есть, не пить, ни сидеть, ни ходить в туалет. А после того, как ему заново сделали операцию по частичному выравниванию перелома, наше лечение и вовсе застопорилось.
Ванька не разговаривал. Ни сказал вообще ни слова. Я и не ждала. Мы просто смотрели друг на друга и плакали. Да, даже мой сильный уверенный мужчина не сдержал несколько слезинок. А потом я пообещала ему, что он обязательно встанет на ноги, и я сделаю все, что смогу. Все, что будет в моих силах. Но при условии, что сам он не опустит руки и изо всех сил будет помогать мне. Ванька обнадеживающе кивнул, а мне ничего не оставалось сделать, как выполнить свое обещание.
В нас никто не верил. Родители меня отговаривали и просили взяться за ум и для начала хотя бы не бросать учебу. К их сожалению, учебу я как раз бросить могла, а мужа нет. Кое-как закрыв сессию, я подала заявление на перевод на заочное отделение. И, получив положительную визу на нем, с облегчением выдохнула. Учиться и одновременно вытаскивать Смоленцева из той задницы, в которую он попал, было невозможно.
Смирнова тоже пыталась меня поставить на правильный путь. С учебой она не доставала, хотя ругалась, что нельзя так гробить себя и не видеть света белого. Она звала меня на прогулки, в кино, в кафе, но я каждый раз отказывалась. Но Ленка не сдалась. Она периодически навещала меня в больнице, притаскивая большие стаканы с горячим кофе и невероятно ароматными пончиками.
- А ты Смоленцев, завидуй молча, – приговаривала она насупившемуся Ваньке, – если не будешь идти на поправку, я сюда буду каждый день ходить и дразнить тебя. Пока ты не встанешь.
Угроза хоть и была смешная, но помня, что мой муж и моя подруга недолюбливают друг друга, то вполне мотивирующая.
Меня поддерживали все. Родители, Ленка, друзья Ваньки, которые периодически заглядывали к нему и даже помогали материально, но в один момент я поняла, что пока я вытаскивала Ваньку, сама проваливалась все глубже и глубже. Я обещала Ваньке, что сделаю, все что смогу, но сама сдалась первой.
У меня закончились силы. Просто в один день. Я поняла, что больше не могу. Что чертовски устала. Я выкладывалась настолько, что засыпала практически на ходу. А сдвиги были незначительные.
Каждый день обследования, анализы, лекарства, процедуры, завтраки, обеды, ужины, сначала через трубочку, а потом с ложечки, различные массажи и гимнастика, консультации с врачами и бесконечный поиск денег. Да, все вышеперечисленное, требовало немалых затрат. Я опустошила все наши запасы, вытянула из родителей, все что могла, мать Ваньки взяла кредит, который растворился, как дым, обзвонила, и не один раз, всех Ванькиных друзей. Мне не нравилось, что я постепенно превращаюсь в попрошайку, но остановиться не могла. И, наверное, в тот момент, когда нам сообщили, что Ваньке предстоит еще две сложных дорогостоящих операции, иначе он не сможет ходить, я сломалась. Снова начала плакать по ночам, чувствуя, что устала до одури и что больше не могу. Но утром вставала и шла снова к мужу, ведь мы пообещали друг другу, что в горе и в радости будем вместе.
Ванька, словно почувствовал, что я вот-вот сойду с трассы. И в первый же день, когда ему сняли гипс с рук, попытался меня обнять.
- Про… сти…, – прошелестел он едва слышно, когда я поддалась его непослушным рукам.
Слышать его голос было так неожиданно больно, что я не смогла сдержать слез. Ревела, как припадочная у него на груди, понимая, что теперь, как бы мне ни было тяжело, я должна бороться. Ведь если я опущу руки, то Смоленцев один не справится.
- И ты меня прости… Просто я думала, что не дождусь, когда ты меня обнимешь…
И снова все по кругу. Но с этого дня Ванька хотя бы сам начал пытаться есть, начал пытаться говорить. У него не получалось, он злился, рычал, кидал все, что попадало ему в руки, а я, таская утки, помогая ему чисть зубы и бриться, терпела все его закидоны. И очень надеялась, что смогу найти деньги на операцию.
В середине лета Ваньку отпустили домой. Но Смоленцев категорически отказался от переезда домой, объяснив свой отказ тем, что ему дома будет сложнее без спецоборудования ездить на процедуры, да и затраты по вызову специалистов на дом будут ненамного ниже, чем если мы возьмем платную палату и оставим моего мужа под присмотром врачей. Тем более, первая операция была запланирована на конец августа, а Ванька пока кроме как сидеть и есть самостоятельно больше ничего не мог.
Меня начало потряхивать сильнее. Я просто не знала, где искать на все это удовольствие денег. Но видимо кто-то сверху сжалился надо мной и решил не мучать меня, решив одну из самых главных проблем.
Мы нашли деньги. Вернее, их принес Мотя, друг Ваньки.
- Я в курсе, что ему нужна операция, – Мотя протянул мне банковскую карту, открытую на мое имя. – Там хватит и на содержание в больнице, и на операцию, и на реабилитацию. Бери, и не спрашивай откуда. Все равно не скажу. И чтобы ты ни думала, мы все хотим, чтобы Ванька встал на ноги.
В ответ я лишь пожала плечами. Мне было не до того, чтобы отказываться от предложенной суммы. Я и так не спала ночами, чтобы выяснять откуда деньги у Моти. Принес, значит нашел, где взять. И мне было все равно, хоть украл он их. В тот момент меня не интересовало вообще ничего. И, проснувшись как-то утром, поняла, что больше так не могу.
Я довела себя до ручки. Внутренне я была истощена, а внешне на меня из зеркала смотрела совсем незнакомая девушка. Я и раньше не особо увлекалась косметикой, всегда была за естественность. Но моя кожа на лице был нежной и светлой, на щеках играл румянец, а волосы переливались здоровым блеском не только на солнце. А теперь всего этого не было. Волосы стали тусклыми, кожа серой, под глазами залегли тени, а все мои вещи болтались на мне как на вешалке. Пропали даже те самые бедра, которые заставляли меня комплексовать.
Наврав Ваньке, что в квартире засорились трубы, я взяла выходной в субботу, а в воскресенье был день моей свекрови. Она работала и могла заменять только раз в неделю. Так что два дня для того, чтобы немного отдохнуть, были у меня в кармане. Их я использовала на полную катушку. Сон, ванная, и даже позволила себе немного вина перед сном.
В понедельник меня разбудил звонок.
- Ян, ты ведь приедешь? – я услышала обеспокоенный Ванькин голос.
- Конечно, просто еще сплю.
- Я тебя жду!
- Что-то случилось? – Мне стало немного не по себе. Накануне мы разговаривали с Ванькой и было все в порядке. А сейчас грусть зашкаливала в его голосе.
- Нет. Просто мама уехала. А тебя нет. Ты меня разбаловала своим присутствием. Ходила куда-нибудь на выходных?
- Ходила? Куда?
- Ну, отдохнуть, развеяться?
- Нет, Смоленцев! Я просто отсыпалась. А ходить куда-то без мужа я не привыкла. Жду, когда он пригласит меня на романтик. А еще, Смоленцев, мне нравится твое беспокойство. Я соскучилась по чувствам. По твоим.
