Нину, то не поверил своим глазам, так моментально произошла перемена ее настроения. По щекам Нины текли слезы, а сама она сидела около ведра и смотрела на рыбу.
– Никиточка, – она подняла на него блестящие и покрасневшие глаза, – давай отпустим, а? Ну пожалуйста… она ведь мучается.
Он даже растерялся.
– Совсем отпустить?
– Совсем. – Глаза Нины стали блестящими, а кончик носа покраснел. – И больше сегодня давай не будем ловить. Давай больше не будем, ну, Никиточка, – добавила она.
Как ему не хотелось отпускать свой улов, если бы кто знал! Он совсем не воспринимал рыбу как… ну, как что-то живое, что может нуждаться в жалости. От вида избитой собаки у него всегда разрывалось сердце, и он был готов спасти несчастное животное, как сделал это с Нининой кошкой, но рыба… Как можно ее жалеть? Это ведь еда.
– Ну что тебе стоит… – Нина потерла нос и провела ладонью по глазам, вытирая слезы.
Никита взял ведро и вытряхнул из него свой скудный улов. Когда он повернулся к Нине, глаза у нее все еще были на мокром месте, но на губах уже играла благодарная, ласковая улыбка. Сердце его, сжимавшееся при виде ее слез, тут же как будто свободно вздохнуло.
– Спасибо, – сказала она и осторожно, будто робея, прижалась к нему.
Никита замер. Через секунду, конечно, прижал ее крепче, но в те первые мгновения он был поражен тем, как приятно с ней вот так просто стоять. Он даже подумал, что нужно было тогда не поцелуя добиваться, а обнимать. Когда она пошевелилась, он легко опустил руки. Не хотелось ломать то хрупкое, что они вокруг себя возвели за эти несколько недель.
– Теперь опять весь день лицо будет красное… – проворчала она, поворачиваясь к реке. – Ты знаешь, у меня есть отвратительная особенность. Если я хоть слезинку пущу, это всегда будет заметно по меньшей мере еще сутки. Не знаю, что делать. Особенность, конечно, ужасная…
Когда Никита возил дедушку по делам, Нина проводила время с друзьями, но больше – с Тусей. Она рассказывала ей про все свидания.
– И знаешь, что мне нравится в нем больше всего? – говорила Нина с улыбкой.
– Нет, – отвечала Туся с искренним интересом.
– Он открыт новому, понимаешь? Есть такой тип людей… чаще – не очень образованных, которые вдруг становятся такими принципиальными в своем невежестве, что просто ужас. Те, которые даже допустить не могут мысли, что над чем-то непонятным им стоит подумать, а не считать это бессмыслицей… Он не такой. Он готов… нет, он хочет знать больше, понимаешь… Есть в нем вот эта приятная живость ума, которая постоянно толкает его к чему-то большему. Как-то я спросила у него, согласен ли он прочесть что-то, что раньше ему казалось скучным. Он сказал: «Да». Понимаешь, без недовольства сказал, не чтобы доставить мне удовольствие ответом. Он правда не против. Он не считает недостаток образования ни своим особенно положительным качеством, ни непреодолимой пропастью, понимаешь? А вообще, он очень умный. Правда, он как-то по-житейски умный… Не знаю, как объяснить… Вот недавно они с дедушкой говорили о физике, а я в ней как дерево, поэтому просто молчала и слушала… Так вот, он не знал формулу вычисления давления. Дедушка откопал задачник еще своих школьных лет и пристал к нам с Никитой. Задача такая: кто больше давит на поверхность – слон или маленькая девочка. Я помню, что тут все сложнее, чем кажется… Так вот, представляешь, Никита не знал формулу давления, ну, сила на площадь… И он просто логикой эту формулу сам вывел. С помощью рассуждений. Представляешь? Он как-то пришел к этому… что-то вроде того, что девочка массой своего тела давит точечно, а у слона четыре ноги… Ладно, я не запомнила. Но он умный! Я все больше восхищаюсь им…
– И влюбляешься.
– Да.
Как-то она и Никита сидели на старом пирсе. На Нине было светлое платье, распущенные волосы трепал теплый ветер, а ноги она опустила в воду.
– Это можно носить? – спросила Нина.
Никита покачал головой, а потом замер:
– Носить на себе или с собой?
– На себе.
– Нет.
– А с собой?
– Ага.
Нина задумалась:
– То есть ты загадал что-то меньше подушки, неживое, что-то, что может быть любого цвета и что можно носить с собой… Телефон?
– Ты правда думаешь, что я бы загадал телефон?
– Действительно, о чем это я, ты же даже время по наручным часам смотришь. Кстати, который час?
– Почти шесть.
Нина согласилась, что сейчас действительно почти шесть. Жара спадала, появлялась вечерняя прохлада.
– Клатч?
– Что?
– Забудь. Это еще более дикое предположение.
Они помолчали. Нина болтала ногами в воде. Наблюдая, как стрекоза летает над речкой, она вдруг случайно посмотрела на Никиту. Он смотрел на нее. Она чуть улыбнулась, наклонив голову к плечу.
– У тебя глаза как небо перед грозой… Как интересно, глаза-гроза… – негромко сказала она. – У тебя гроза, как небо перед глазами… Это тоже имеет смысл, хотя все-таки нет…
В ее светлых волосах играло солнце. Он улыбнулся этой бессмыслице, которую она произнесла, и, убрав прядь волос ей за ухо, погладил ее щеку.
– Поцелуешь меня? – совсем тихо спросила она.
Игра, которая развлекала их до этой минуты, уже была позабыта.
– А пощечину не словлю?
Нина удивилась, как интересно сочетались в его вопросе шутка и серьезность.
Она покачала головой и прикрыла глаза. Она слышала и чувствовала его теплое дыхание. Сердце трепетало мотыльком, живот скрутило от волнения… Он нежно коснулся губами уголка ее губ. Нина открыла глаза. Лицо его все еще было близко.
– Неожиданно, – сказала она.
Он молча поднялся, а потом протянул ей руку. Домой они шли в тишине. Нина смотрела под ноги и старалась вернуть себе способность трезво мыслить. Она правда хотела, чтобы он поцеловал ее… Столько прекрасных качеств она увидела в нем за время их общения, что, кажется, почти потеряла голову… Или нет, не так, лучше сказать «по уши». А он ее не поцеловал…
– Ты злишься? – вдруг спросил Никита, не
