Но у него не получается, и я решаю помочь.
— Она красивая. — Паша опять дёргается. — Стройная. Молодая. Ухоженная. Светловолосая.
С каждым моим словом его все больше корежит, и, наконец, прорывает.
— Прекрати! Зачем ты это говоришь? Чего хочешь от меня? Признания? Хорошо, признаю — она мне нравится. И не только мне, если хочешь знать. Но мы мужчины, для нас нормально отмечать женскую красоту.
От этих слов меня подкидывает, и я замечаю в глазах мужа искру удовлетворения. Вот, значит, как… По самому больному… Красивая она, не то что я. Хорошо, что я почти ничего не чувствую, иначе уже залила бы ковер слезами. Нет, больше никаких слез. Только не из-за человека, давящего на мой самый большой комплекс по поводу внешности.
— Да, она красивая, — опять опираюсь спиной о подушку кресла и с меланхолической задумчивостью спрашиваю: — И как, стоит ее красота нашей семьи?
— Ты о чем? — Он правда не понимает или притворяется?
Признаётся мне в симпатии к другой женщине и думает, что я это проглочу без проблем? А дальше что? Мы заживём лучше прежнего, и я начну печь вдвое больше пирогов, чтобы доказать ему свою ценность?
Долго смотрю на Пашу и пытаюсь вспоминать хорошее, но мысли назойливо, хоть и безэмоционально занимают отрицательные моменты, и, особенно, главный из них — его постоянная занятость, стремление сделать карьеру и неизменное задвигание меня и детей на самый дальний план. И все бы ничего, мы семья, и я всегда поддерживала Пашу, и в моральном плане и в бытовом, но к какому мы пришли итогу? Мой муж не оценил ничего из того, что я давала ему без малого десять лет, зато очень высоко оценил красоту спортивной задницы сотрудницы, которую знает пару месяцев.
— Что мы будем делать дальше?
Паша снова хмурится, он точно не хочет ничего решать. И я не хочу драмы, но знаю — моих сил больше так жить нет. И дело тут даже не в его недо-любовнице, я готова махнуть на нее рукой, не так уж она и важна, но я не позволю и дальше задвигать себя в угол.
Паша не торопится отвечать, и я просто ухожу в детскую, на Маринкину кровать. Не могу находиться с ним в одной комнате, и, тем более, делить постель.
Утром наше молчаливое противостояние продолжается. Паша дважды пытается завести разговор, но не находит отклика даже у недовольного сына, — Андрей обижается, что мы не остались с ночёвкой в гостях.
Я не скажу, что сильно злюсь на мужа, но чувствую прежнюю холодность и не хочу пересиливать себя и вымучивать общение.
Не выхожу провожать Пашу в прихожую и это, вкупе с отсутствием завтрака и долгим поиском свежей рубашки, кажется добивает его, — днём он опять пытается завязать разговор, теперь уже в мессенджере. Надо же, оказывается, вполне можно найти минутку для меня, стоит только захотеть.
Я отмалчиваюсь и не тороплюсь читать сообщения, но через главный экран вижу — Паша зовет вечером к Смирновым. Отличное предложение, просто восхитительное, и полностью в стиле Паши. Зачем самому предпринимать усилия, если можно воспользоваться помощью друзей? На то и рассчитывает, что я отвлекусь, расслаблюсь, с Натальей поболтаю, с Иваном перекинусь парой слов, и все как-то само собой решится.
После обеда Ольга Анатольевна отправляет меня к Бесстужеву с очень срочным отчетом. Кто бы сомневался, у него все бумаги очень важные и совершенно необходимые вот-прям-сейчас.
Я, поддерживая свое странное настроение, по привычке злюсь и мысленно бурчу даже на Артема, хотя он вообще не при чем, но, стоит мне войти в кабинет и увидеть его, внутри словно лопается невидимая струна и душевное оцепенение покидает меня рваным выдохом.
— Привет. — Артем поднимается из рабочего кресла мне навстречу, неявно улыбается, а я в его улыбке вижу больше, чем могу объяснить словами.
Там и глубокое переживание, и искреннее участие, и радость от встречи.
— Присаживайся, — он отодвигает для меня ближайший к себе стул, и, пока я усаживаюсь, делает несколько глубоких вдохов над моей головой. — Ты как? Все совсем плохо?
— Почему это? Нормально. — Я пожимаю плечами, но вижу неверие в его глазах и вздыхаю, — он же оборотень, а я постоянно забываю об этом и о его особенности ощущать мои эмоции. Приходится поправить саму себя. — Почти нормально. Более-менее.
Артем продолжает смотреть и улыбаться глазами, сохраняя при этом видимую серьезность, и я знаю — его улыбка — подтверждение радости от встречи со мной. Его радость греет сердце, заставляет расслабляться и смотреть на мир иначе — через призму его теплоты.
— У вас получилось поговорить?
Я только успеваю кивнуть, но у Артема на столе оживает телефон, и секретарь сообщает о визите вызванных ранее сотрудников.
Ну вот, и у этого работа..
Встать со стула я не успеваю — ладонь Артема опускается на мое плечо.
— Не уходи. Побудь со мной.
Двое мужчин входят в кабинет, здороваются традиционным "Луна" и почтительными кивками, после чего усаживаются за стол и раскрывают принесенные ежедневники.
Артем задает им вопросы о работе, сыпет терминами и цифрами, сотрудники отвечают так же сложно и заковыристо, делают заметки, а я сижу тихо, как мышка и наслаждаюсь чувством покоя, которое накрывает меня возле мужчины с темными глазами.
Глава 14
Маринку поехали забирать из санатория всей семьёй, решив совместить эту процедуру с отдыхом у озера.
Инициатором выступил Паша, а я и не подумала отказаться. Как бы то ни было, но лето имеет свойство заканчиваться, причем, очень быстро, и дети не виноваты в том, что родители не могут найти понимания.
Мое молчаливое противостояние с Пашей длилось вот уже почти неделю, и я часто ловила себя на мысли, что меня все устраивает. И не знала, как реагировать на это открытие — радоваться или грустить.
Все десять лет нашей супружеской жизни я искренне считала, что моя главная роль — быть хорошей мамой и женой. И, без ложной скромности, уверена — я с этими ролями справлялась на отлично. Уж я-то знаю, насмотрелась на знакомые семьи, где мамы то выходили на работу сразу же после родов, доверяя детей нянькам, то, вообще, скидывали воспитание малышей на иногородних бабушек и месяцами не видели ни тех ни других. Из-за тотальной занятости, они же практически не готовили и кормили семью салатами и курицей-гриль из магазина или полуфабрикатами, прости Господи.
Я же была свято уверена — полноценный домашний ужин должен ждать семью каждый день, несмотря на мое самочувствие, настроение, погоду за окном или магнитные бури.
Тем интереснее было сейчас наблюдать за Пашей, когда все мои разносолы пропали из холодильника.
В первые пару дней он ещё ничего не понимал, доедая последние малосольные огурцы и сборную мясную солянку. Потом настал черед домашних пельменей, чей небольшой запас Паша обнаружил в морозилке. А потом все, еда закончилась, а новая не торопилась появляться.
Ничего, милый, больше позитива. Привычных харчей нет, зато у тебя в квартире теперь обитает интересная, работающая и начинающая ценить себя женщина.
Вместо вечернего стояния у плиты я после работы теперь ходила в бассейн и на массаж, а в субботу, оставив Андрея с Пашей, спокойно отправилась в салон красоты и провела там большую часть дня. Стрижка, покраска, маникюр, педикюр, — все, как положено. По возвращению меня ждал совершенно растерянный Паша и недовольный Андрей, требовавший у отца свое любимое блюдо — предварительно отваренную "в мундире" и обжаренную на сливочном масле картошку с укропом и адыгейской солью. Паша понятия не имел, как готовить такую картошку и успел поссориться с сыном на этой почве.
Я не мать-ехидна, поэтому не пожалела свежий маникюр и через тридцать минут накормила Андрея и себя, конечно. На Пашу тоже приготовила, но для него еда без мяса, это что-то вроде десерта. Приятно, но не заменяет привычных котлет. Поэтому, помаявшись до вечера и не дождавшись от меня кулинарных телодвижений, Паша сходил в магазин и купил себе демократичных сосисок.
