не понимаю. А главное... Те два дня, которые я не отвечала на твои звонки... Господи, Дилара, я ничего не помню! Словно я напилась и проволилась в сон. Ну не на сутки же, боже...
— Ты сейчас успокойся немного, это раз. А второе... Давай поедем в больницу? Правда не сейчас, потому что мне в офис ехать надо. Есть важный проект. Забыла документы с собой забрать. Туда и обратно — слишком много времени. Будет поздно.
— Лучше завтра, — снова вздыхаю. — Сейчас я есть хочу дико и поспать.
— Ну вот... Это нормально, Арин. Беременных клонит в сон. А ты переживаешь.
Она не понимает. Можно спать целый день, но не две сутки подряд. Но мне дурно от другой мысли... Почему я ничего не помню?
Дилара уходит пообещав, что завтра рано утром вернётся. Я же съедаю все до последнего кусочка, что приготовила подруга. Принимаю душ, но под одеяло я залезть не успеваю. Мой телефон подаёт признаки жизни, а у меня сердце в груди барабанит от того, что звонит, возможно, Эмиль. Но это Салтыков.
Я получаю от него три звонка и решаю не отвечать ни на один. Что он мне скажет? Не хочу я с ним разговаривать. И вообще... даже голос слышать нет желания. Его лицо встаёт перед глазами и... Тошнота меня убивает...
«Зря ты так. Очень зря», — приходит от него сообщение. Но я закатываю глаза и опять же игнорирую.
«Сама так захотела. Смотри, какие прекрасные у нас фотографии вышли. Я уверен, что Эмиль уже оценил их», — а внизу несколько наших снимков.
Я с Глебом в обнимку.
В нашей с Эмилем кровати.
Когда?! Когда, Господи, все это произошло?!
Я не задумываясь отвечаю на следующий его звонок и буквально ору в трубку:
— Что это значит, Глеб? Что ты, черт тебя дери, сделал?
— Ч-ш-ш-ш, успокойся, детка, — ржет он. — Я отправляю тебе адрес. Приезжай ко мне и поговорим. Иначе ни слова от меня не услышишь. Адрес уже отправил тебе.
Он отключается, я же швыряю телефон в сторону и матерюсь самыми крепкими словами, которые только знаю. Душно... Господи, воздуха не хватает. Как так? Я затрудняюсь понять сложившуюся ситуацию.
Доехать до дома Салтыкова отнимает у меня буквально целый час. В такси меня тошнит раз пять и я заставляю водителя остановить машину. Благо, он терпеливо относится к моим просьбам, потому что мне не хочется на него наорать и тем самым выпустить пар. Отыграться на нем. Я злая. Дико расстроенная и почти бешеная. Хочу прикончить Глеба собственными руками.
Пинаю дверь его загородного дома. Жду, когда он откроет гребаную железяку.
— Сломать решила? — самодовольно ухмыляется он, открывая и впуская меня внутрь.
— Мне не до твоих шуток и уж тем более не до тебя самого, Глеб. Объясни мне, что за снимки ты мне отправлял. Или стоп... Ах да... До меня только что стукнуло. Это же Фотошоп? Ты все спланировал, верно?
— Ну уж нет, малышка, — Салтыков садится на диван и закидывает ногу на ногу. Даже забирает со стола стакан виски и салютует. — Они все настоящие. Ни капли фальши. Ты что, ничего не помнишь? Вообще? А тот плевок мне в лицо как? Остался в памяти?
Я прищуриваюсь. Сглатываю несколько раз. Перед глазами пробегает наш разговор с Глебом у подъезда. Мы поссорились, я на него наорала и пообещала, что с Эмилем у нас все будет замечательно. А потом... Потом женский голос у двери и какая-то непонятная боль... Но та женщина...
— Это ты со своей сучкой! Это вы вдвоем!
— Ого... Надо же. Вспомнила, — хохочет Глеб, закидывая голову назад. — Ну да... А потом наша страстная ночь. Даже две ночи! Мы не выходили из постели, милая. Вот я и сфоткал нас. Просто так, на память.
Стуки в дверь. Даже не так. Кто-то ломает ее. Как я минуту назад. И Салтыков, резко встав с дивана, подправляет свою одежду.
— Твой Эмильчик приехал. Я решил, что будет лучше, если его отпустят и мы решим нашу общую с ним проблему, Арина. Ты ему скажешь, что остаешься со мной. Что изменяла ему. Что не хочешь стать женщиной убийцы. Клянусь, вымолви ты что-то другое, я просто плюну на тебя и на деньги, которые заплатил прокурору и заставлю Эмиля сидеть за решеткой двенадцать лет. И поняла меня?
Он не ждёт он меня ответа, направляется к двери. Я же буквально трясусь, не могу сдвинуться с места.
— Ты сукин сын! — доносится рычание Эмиля. Мой сердце не выдержит это испытание. Боже, я просто умру тут же.
— Я же тебе говорил...
— Говорил! Эти фотографии... Засуньте их в ваши пустые рамки! И запомни, Глеб! Я это дело так не оставлю!
Дверь захлопывается. Я бегу туда и, оттолкнув Глеба, выбегаю из дома, слыша за спиной маты Салтыкова.
— Эмиль! Эмиль, подожди!
Он замечает меня. Качает головой, садится в машину и уезжает, даже не выслушав.
Мне сейчас плевать на угрозы Глеба. Такси, в котором я приехала, все ещё тут. Слава богу, что остался, хоть и я совсем не ожидала. Думала, не смотря на мою просьбу, он уедет.
— Пожалуйста, езжайте за тем черным джипом, — киваю вперёд.
— Хорошо, — соглашается мужчина.
Автомобиль Эмиля останавливается у нашего здания. Он выходит и широкими шагами заходит в подъезд. От слез я не вижу, сколько денег плачу таксисту. Слышу за спиной, что он кричит, мол, тут много, но я бегу за Бестужевым. Дверь квартиры оказывается приоткрытой. Эмиль же в спальне, запихивает свои вещи в черную спортивную сумку.
— Эмиль... — зову я его. — Пожалуйста, выслушай меня.
Так непривычно. Постоянно ухоженный и аккуратный мужчина... Сейчас волосы взъерошенные, борода отросшая. Выглядит неважно и устало.
— Нечего слушать, — он не оборачивается. — Можешь оставаться тут сколько влезет. Я же проваливаю.
— Эмиль, Господи, ну, пожалуйста... Дай мне шанс объясниться.
— Арина, заткнись. Иначе я за себя не ручаюсь. Заткнись!
— Я беременна! — кричу в ответ. — Ты не можешь меня бросить!
— Делай аборт, — бьёт он словами наотмашь. — Или пусть твой любовник о вас заботится! Денег у него достаточно.
Забирает сумку и уходит.
Колени слабеют, а перед глазами темнеет. Сажусь на край кровати и, почувствовав
