все же спотыкается зачем-то отхожу. Шарахаюсь от нее, как от огня, но она и так врезается в меня со всей силы. Вдавливается своей грудью в мою и хватается руками за плечи. Она странно на меня действует. Ядовито. Я не успеваю ее коснуться, как внутри все вскипает. Руки на ее талии смыкаю на автомате и к себе прижимаю сильнее. Отпускаю только тогда, когда слышу ее едва различимый писк. Разжимаю руки и позволяю ей отойти. Сам следую к морю, поднимаю стаканы с глинтвейном и делаю большой глоток. Протягиваю один ей.
— Что это? — берет стаканчик в руки. — Кофе?
— Почти.
— Пахнет вкусно, — сообщает после того, как принюхивается. — Специями.
— Попробуй.
Она делает глоток, смешно причмокивает и облизывает губы. Мать вашу, ее язык просто проходится по губам, а у меня просто… мурашки по коже и каменный стояк. На такой простой жест такая неадекватная реакция.
— Так что это? — спрашивает искренне.
— Серьезно? Никогда не пробовала глинтвейн?
— Не-а, — хмурится и делает еще глоток.
Смотрю на инфузорию с подозрением. Она где вообще выросла, блин? Давно совершеннолетняя, а о существовании глинтвейна не знает? Судя по ее мамашке, не скажешь, что там монашеские взгляды. Муженек умер, а она ради бабок в койку к другому прыгнула и хуй на дочь положила. Интересно, инфузория уже поняла, что нахрен маме не нужна, или еще нет?
Тан
У меня лимит на тупые нежности
© Станислав Танский
— Здесь так красиво! — восторженно заявляет инфузория, осматриваясь. — Так ти-и-и-ихо, — тянет гласные.
Я молча за ней наблюдаю. Она отпивает глинтвейн из стакана и улыбается. Так широко и искренне, что я засматриваюсь. Она и раньше так улыбалась, но не рядом со мной. Другим людям – подругам, матери, Киму. При воспоминании о нем внутри все вскипает. Помню ведь, как она его обнимала, как жалась к нему, когда от меня вырвалась. Эта картина пожизненно в моей голове застряла.
— Как ты нашел это место? — спрашивает, поворачиваясь.
Пока смотрю на ее раскрасневшиеся щеки, она делает еще глоток.
— Случайно. Однажды просто свернул не туда.
— Зачем мы здесь? — спрашивает и смотрит прямо на меня. Открыто и откровенно. Ждет моего ответа.
— В каком смысле?
— В прямом, — пожимает плечами. — Ты ненавидишь меня и привозишь сюда — зачем?
Было бы неплохо, будь у меня ответ на ее вопрос, но его, к сожалению, нет. Я просто не знаю, что ей ответить. Что сказать? Я и сам не знаю, почему ее сюда привез. Почувствовал, что ей это нужно? Что нам это нужно? Ощутил в ней то же одиночество и отчаяние? Не знаю, просто понял, что ехать ей некуда и просьба высадить у института — тупая отмазка, пришедшая в ее голову.
— Собираешься меня здесь оставить, да? — допытывается. — Знаешь же, что у меня нет телефона.
— Отличная идея, я подумаю.
— Значит, не так планировал? — хмурится. — А как?
Самому бы знать, как…
— Просто привез. Наслаждайся и оставь меня в покое.
— Грубо, — выдыхает она, снова делая глоток из стакана. — Мне почему-то хочется разговаривать.
— Алкоголь странно на тебя действует, — замечаю. — Становишься болтливой.
— В смысле алкоголь? — она таращит свои огромные глаза с расширенными зрачками на меня. — Это что — алкоголь?!
Она так натурально удивляется, что я не могу сдержать улыбку, а затем и смеха. Пока инфузория требует у меня ответа, я пытаюсь не слишком откровенно ржать.
— Ты подмешал туда алкоголь? Тан!
Она пихает меня в бок и от этого простого прикосновения я в момент становлюсь серьезным. Прекращаю смеяться, следом замирает и она. Сглатывает.
— Я не хотела.
Перехватываю ее за руку. Обхватываю тонкую кисть и тяну на себя. Она моментально впечатывается в мое тело. Охает от неожиданности и открывает рот, чтобы что-то сказать. Господи, какой у нее рот… меня от него в прямом смысле кроет. Когда смотрю вот так вблизи на нее, когда ее запах обволакивает, даже несмотря на то, что ветер здесь довольно ощутимый, я все равно его чувствую.
— Глинтвейн — алкогольный напиток. Коктейль на вине с фруктами и специями. Обычно я такую лабуду не пью, но здесь ничего другого не лезет.
Обычно я и не разговариваю так много, а уж тем более не оправдываюсь перед чертовой сводной сестрой, но сейчас во мне словно что-то меняется. Беспощадно ломается, вытесняя здравый рассудок и уступая место идиотизму. Я хочу с ней говорить. Я хочу слышать ее голос. Я хочу ее поцеловать.
— Боже… — выдыхает одно-единственное слово. — Что теперь будет?
Ее взгляд до костей пробирает.
— Ты никогда прежде не пила?
— Нет.
Теперь и мне интересно, что дальше. Какой будет ее реакция на выпитое. Пока я заметил только разговорчивость и смелость. Я бы даже сказал наглость. Никогда прежде инфузория так себя со мной не вела. Да и не только со мной, в принципе.
— Забери его, — командует, пытаясь оттолкнуть от себя.
Перехватываю стакан с глинтвейном, забирая его у нее.
— Больше не будешь пить?
— Нет конечно!
— Ты говорила, что тебе вкусно.
— Там алкоголь! — выдает так, словно этим все сказано.
— Тебе сколько лет, инфузория? — насмехаюсь над ней. — Это всего лишь стакан вина, к тому же, тут еще и специи, фрукты, алкоголя совсем мало.
— Все равно нет. Я не ведусь на дешевые уговоры.
— Дешевые? — выдаю на повышенных тонах.
— Я не планировала когда-либо пить алкоголь, — заявляет со всей серьезностью.
— То-то я заметил, как ты присосалась.
— Ты меня вынудил, — предъявляет.
— Еще скажи — заставил.
— Именно.
— А не много ты себя взяла?
Удивительно, но наша перепалка не выводит меня на эмоции. Вернее, конечно, я рядом с инфузорией испытываю непонятные чувства, но нет ни намека на злость. Мне даже… нравится?
Нихрена подобного!
Просто уж так вышло, что мы с ней оказались здесь вместе.
Чтобы отвлечься, закуриваю и тоже тяну глинтвейн из бумажного стакана. На вкус — такой же, как и год назад. Ничего в этом
