Я не знаю, какие силы делают так, что я там снова не одна. Шутка Вселенной или Божье Провидение. Или всё вместе — кто знает, как устроен наш мир?
Матвей просто подходит и садится рядом. Молча.
А может, Герман прав?
Может, всё это мне показалось?
Может, мне нужен кто-то, кто также способен гореть, а не тлеть?
— Поехали? — спрашивает Матвей и протягивает мне раскрытую ладонь.
Я вкладываю свою, и вот через минуту мы мчим на его мотоцикле куда-то по трассе, развеивая пепел моего сгоревшего сердца…
Эпилог
Кто здесь разжигает свечи,
В памяти хранит надежду на встречу…
“Аэропорты”. Истов
Герман
Белый борт яхты скользит по тёмной воде. Город совсем близко, кажется, протяни руку и коснись, но полоса тёмной воды Москвы-реки напоминает: смотри под ноги. Иногда черта становится непреодолимой, даже если видишь цель.
— Герман, неужели ты согласился прийти на этот скучный светский раут? — рядом материализуется Опалов. Опирается спиной о перила палубы.
— Сам в шоке, — качаю головой. — Пришлось сделку перенести с подрядчиком. Но Татарский очень просил.
— И правильно. Герман, ты как серый кардинал. Народ хочет чаще видеть правую руку Татарского. Особенно, если учитывать состояние его здоровья и отсутствие наследников.
— Сплюнь, Игорь. Я очень надеюсь, Эмиль будет жить долго и счастливо.
— Ну да, ну да, — философски качает головой Опалов. — Но результаты его последнего визита в клинику, мне кажется, не сильно обнадёживающие. Говорят, он после посещения вызывал юриста.
— Меньше слушай, что говорят, — отмахиваюсь и делаю ещё один глоток шампанского. Мероприятие с размахом, а нормального алкоголя нет. Кому вообще нравится этот компот? Ну ладно женщинам…
Эмиль Татарский приехал в мой офис на следующий день после форума семь лет назад. Переступил через пустую бутылку, которую я выжрал уже с утра, сел напротив и сказал, что хочет, чтобы я свернул бизнес в Ростове и приехал к нему в Москву.
— Фадеев не дасть тебе тут работать, Герман Валерьевич. Не знаю, что тут у тебя произошло, но давай, заштопывай разорванную грудь, закругляйся тут на периферии и приезжай. Вот мои контакты, — толкнул по столу визитку. — Если так тянет в Ростов, то потом вернёшься.
Он встал и ушёл, а я реально думал проигнорировать предложение. Мне тогда нихрена не хотелось. Я совершил большую, наверное, самую большую в своей жизни ошибку, и сидел, бухал и жалел себя.
Но спустя несколько недель всё же собрал сопли в кулак и решился. В Москве Татарский взялся за меня жёстко. Обучал, таскал за собой на все встречи, а потом доверил управлять одной веткой бизнеса. Потом второй. А в последние два года, когда его подкосила хворь, ввёл в курс всего остального.
— А теперь самая интересная часть нашего вечера! — ведущий торжества выходит на небольшую сцену на палубе.
Я оборачиваюсь, тоже опираясь на перила палубы, смотрим на небольшую сцену. Не особенно интересно. Скорее всего, сейчас “выведут в свет” новоиспечённого бизнесмена, расскажут про какой-то стартап, в целях привлечь инвесторов, или объявят об учреждении какого-нибудь нового фонда, куда нужно будет скинуться, чтобы общество тебя не осудило.
— Звезда нашего сегодняшнего раута, прекрасная, талантливая, неповторимая — самый молодой успешный дизайнер Москвы, восходящая звезда столичной моды и просто необыкновенная красавица — Евгения Новикова!
Я давлюсь шампанским и несколько раз моргаю, вглядываясь в девушку, которой ведущий подаёт руку, чтобы помочь взойти на сцену.
— Красотка, правда? — Опалов хлопает меня по спине, пытаясь помочь откашляться, но я сбрасываю его руку.
Нет, мне не показалось. Эта стройная, красивая девушка в лёгком светлом платье до пола и светлыми мягкими длинными локонами — Женя. Та самая девочка, которую я оттолкнул семь лет назад, бросив пренебрежительное “сначала повзрослей”, а потом чуть не сдох от боли. Та самая, которую мне кто-то послал свыше, не иначе, а я, дурак, не разглядел. Не оценил. Не удержал.
Женя подходит к ведущему и смущённо улыбается. Здоровается с присутствующими, которые с интересом смотрят на неё. Такая же нежная и скромная, но… повзрослевшая. Без той наивности в глазах, без искристого юного восторга.
И я знаю, кто забрал это у неё. Знаю. И никогда себя за это не прощу.
Но при всём этом, она смотрит на мир так же открыто. Так же честно и прямо. Это привлекает, притягивает, и магнетизм её ощущаю не только я. Все присутствующие, болтавшие до этого кто о чём по палубе, оборачиваются и молча, с интересом наблюдают.
— Евгения, ну расскажите нам, как вы в свои двадцать пять умудрились добиться такого признания? Все бьюти-издания и модные журналы трубят о восходящей звезде. Вы ведь родились не в семье модельера, даже не в столице. Тогда как?
— Отчего же не в семье… — мягко улыбается она своей идеальной жемчужной улыбкой, — моя бабушка шила одежду для всей деревни. Люди со всей округи шли к ней за нарядом для особенных случаев.
— То есть корни! Вот их сила! — не сразу понятно, серьёзно ведущий или это сарказм, но Женя остаётся спокойной, а среди наблюдающий раздаются добродушные смешки.
Не думаю, что сказала это необдуманно. Просто она совершенно не стыдится своей семьи, и это очень круто и по-настоящему смело, если учитывать какому обществу её представляют сейчас.
— Но веру в себя в меня заложила моя замечательная наставница, та, которой я обязана, без преувеличения, всем. Которая относится ко мне как к сестре, и я никогда не забуду всё то добро, которое она сделала для меня, — видно, что Женя волнуется, когда говорит это. Смотрит в сторону компании стоящих на палубе людей и протягивает руку, приглашая.
От этой компании отделяется женщина и идёт к сцене. Поднимается и встаёт рядом с Женей. Красивая блондинка лет сорока с небольшим, стройная и ухоженная.
— Моя дорогая Злата Бахурина, — Женя сжимает её руку, она искренна и откровенна — это чувствуется.
— Спасибо, Женечка, за добрые слова, — мягко смеётся эта Злата. — На самом деле я просто сделала небольшую огранку настоящему алмазу. Ты очень талантливая, и я счастлива стать для тебя трамплином.
Имя Злата очень знакомое. Кажется, именно так звали хозяйку того ателье, в котором работала Женя, и в котором случился тот эпизод с платьем Екатерины. Если это она, если не бросила Женю, не утопила из мести за поруганную репутацию, то честь и хвала ей и аплодисменты. Она смогла сделать то, на что оказался не способен я…
Женя и Злата ещё какое-то время стоят на сцене, отвечают на вопросы ведущего, а я не могу отвести от неё взгляда. Она и была прекрасна, а сейчас расцвела во всей своей красе.
Правильно сказала эта Бахурина — Женя была алмазом. Диким и прекрасным, а я втоптал его в грязь. Испугался, оказался слишком слаб, чтобы признаться себе, взрослому мужику, что юная девчонка крепко вросла в меня, под самую кожу забралась.
Отпустил, оттолкнул… Сам. Сказал, что стабильно тлею и пылать уже не хочу. Но не получилось стабильно тлеть. Огнём всё захватило, когда понял, что она ушла навсегда, и в момент в пепел превратилось. Пустыня в груди теперь. Безжизненная и неспособная. Одно согревало — может, она одумалась, забыла, стёрла меня из памяти и счастлива с кем-то, кто оказался готов принять её пылкую юную любовь. Кто не испугался и смог ответить тем же. С кем она испытала весь тот огонь.
И надеялся, что так, и больно было невыносимо думать и представлять. Но ещё больнее было предполагать, что я её сломал. Распотрошил на ошмётки её искреннюю веру в любовь.
Потому и надеялся, что есть у неё кто-то, кто склеил разбитое мною сердце и сгладил шрамы. Надеялся, и надежда эта медленно крошило моё собственное.
Но один лишь взгляд сейчас на неё заставляет что-то внутри шевельнуться. Что-то тяжёлое, вросшее, неповоротливое.
