Мотя улыбалась, пока пела, и не смотрела на свою гитару, да и на Романа не смотрела. Она трогательно отводила взгляд, а потом и вовсе закрыла глаза.
И Роман закрыл.
Чтобы набраться сил и признать уже, что никуда ему от нее, кажется, не деться.
Уже с минуту, как повисла тишина.
Рассвет разлился синим туманом по комнате, Соня включила какой-то плей-лист по просьбе Моти, а та прошла к лестнице, поднялась и упала на ступеньку рядом с Романом.
Гитара осталась на полу.
Пальцы соприкоснулись, переплелись.
Макушки столкнулись.
— Ты пьяна?
— Очень. Всю дорогу в машине Олега пила глинтвейн из термокружки… И выбирала песню. Потом психанула и выбрала эту.
— Хорошая.
— Обычная.
— У тебя обычного не бывает. В тебе все… необычное.
— А ты сухарь. Безликий, — фыркнула Мотя.
— И это твое признание? — он повернулся к ней и легко поцеловал в макушку.
— А с чего ты взял, что я за этим пришла? Я пришла… я тебя ругать пришла. И спеть серенаду. И серенаду я допела.
Она тоже развернулась и ударила себя по коленям.
— Я вообще тебя не знаю… Я вся на ладони, а ты сухарь! Ужасный… Прям ужасный!
— Тогда зачем я тебе?
— Из вредности.
— Ну хоть так… Что еще?
— Ты… выгнал меня! Не разобравшись! Так не пойдет, парень. Я сначала подумала, что это логично, а теперь… это нифига не логично! Ты обалдел? Что за игры? Предали его, ага, щас! Прям какой лакомый кусочек, зла не хватает! Да кому ты, кроме мамки своей, нужен? — она фыркнула, а потом сама захохотала. — Ну и меня. Но это уже другая история.
— Что-то еще? — в очередной раз восхищенный и сраженный, спросил Роман.
— Мне просто нравится, что я нравлюсь тебе… Как будто мне кажется, что я такая одна для тебя. Это нормальная тема?
— Ненормальная, продолжай.
— Ты говоришь всякие неприятные вещи.
— Да что ты?
— И это меня не ранит, а заставляет злиться… А это разные вещи, между прочим!
— Ага. И что?
— И мне нравится, что у нас есть Серега… Никогда не думала, что смогу испытывать нежные чувства к тому, что… с кем-то что-то делю. Он же в какой-то степени наш? Это же не обсуждается?
— А ты как думаешь?
— Думаю, что… у тебя выбора нет. Мы тебе нужны! Ты без нас зачахнешь, как фикус без воды.
— А раньше как жил?
— По-дурацки, — решительно заявила она и улыбнулась. — Мне, в конце концов, потребовалось всего три дня, верно?..
— На что?
— Чтобы ты сейчас так на меня смотрел…
Она говорила честно. Она видела в его взгляде столько, что не поверила бы теперь ни единому слову.
А еще она его стала лучше видеть. Безликое лицо, не имеющее до этого никаких определенных черт, вдруг стало обретать черты, краски, текстуру, как оцветненная фотография.
Как выкрученная на максимум яркость кадра.
Стали видны его глаза, не просто хитрые и живые, не просто какого-то цвета… Мотя увидела их уникальный рисунок, увидела, как они излучают нечто непередаваемо нежное.
Мотя увидела линию его скул, его носа и губ. То, что раньше было просто лицом, никак не связанным с чем-то откликающимся в глубине души.
Мотя будто открыла глаза.
И мужчина с заднего сиденья машины, который шутки шутил, вдруг однозначно стал ее Романом.
— Просто… у кого-то все начинается с первого свидания… а у нас все началось с первого ребенка?
— Вот как, и чего ты хочешь?
— Чтобы ты перестал ломать мои пальцы, — он нахмурился, а потом отпустил Мотину руку. — И чтобы мы с тобой… пошли спать. Я трезвею и вот-вот будет похмелье.
— Мотя…
— Да-да. Ты меня выгнал, потому что я тебя обманула. Я в курсе. Утром отчитаешь, ты же не дурак совсем думать, что я что-то там для чего-то выдумала. Давай эта история будет без этих всех страданий. И мать твоя домой завтра утром поедет, я ей уже сказала.
— Ты…самоуверенная…
— Ты сам ее выгнал, — возразила Мотя. — Все не зря!
Мотя встала и пошла наверх, молча. А потом вернулась и сообщила Роме, что в его кровати лежит какой-то мальчишка.
Сорок пятая. Обидчивые люди
Целью поездки являлась панельная многоэтажка. С парковками все было плохо, а подъезды почему-то нумеровались задом наперед.
— Они никогда не хотели переехать?
— Они хотят дом за городом, — улыбнулась Мотя. — Ну что? Мальчика с собой берем или тут оставим?
— Да, не стоит шокировать людей так сразу. Мам, пап, это Рома — мой муж. А это Сережа — мой сын. Ему четыре месяца.
Сережа резко открыл глаза, будто только притворялся спящим и грозно нахмурился.
— Ой, какой обидчивый, да мы пошутили, — фыркнула Мотя, скорчила рожу и злобное лицо смягчилось. Появилась широченная улыбка, и даже показались два многострадальных ранних зуба.
— Ну что? Ни пуха… — Рома вышел из машины и стал доставать переноску с Серегой, пока Мотя собиралась с силами.
Она неприлично долго затянула со знакомством, но не так-то просто признаться в такой тайне, даже если ты распоследняя болтушка! Маме она сказала, что «приедет не одна» и мама решила, что с женихом. Ха! Жених… Ну как бы… Мотя уже два месяца, как носила фамилию Ленская. Очень неловко, но увы.
— Они меня пришибут.
— Расскажи мне о них, быстро!
— Ну… папа — патриот. Мама… язва.
— Мамы бывают язвами?
— Блин, может не пойдем?
— Почему?
— Нам там не понравится!
— Понравится.
— Нет.
— Да.
— Тебя обидят.
— Ничего страшного.
— Может, лучше в кафе пообедаем, пока не поздно?
— Нет. Идем знакомиться.
— Ну почему?
— Потому что мы это уже сто раз обсуждали!
Мотя зажмурилась, перевела дух и достала ключи от квартиры.
Панелька была самой обыкновенной, дряхлой и очень провинциальной. Вот прямо со всеми радостями жизни, вроде окрашеных покрышек в полисадничке и вонючим подъездом, где кто-то опять жег пенопласт.
— Что это?..
— Мальчишки балуются, — перебила Мотя и быстро пошла к древнему лифту.
Он скрипуче открыл дверь, и потом так же скрипуче ее закрыл, так и не впустив пассажиров.
— Сломан! — гаркнул голос старушки, которую нигде не было видно.
Мотя же повернулась к двери одного из тамбуров и ответила:
— Спасибо, Ольга Романовна.
— Могла бы и спасибо сказать! — снова гаркнул «голос из небытия».
— Ну… пошли пешком.
— Нужно срочно покупать твоим родителям дом! Готов поучаствовать! Куплю их квартиру за любые деньги, которых хватит на коттедж.
— Ага… конечно. И что ты там сделаешь? Притон откроешь?
— Хорошая мысль, — хохотнул Роман готовясь к худшему.
Он не знал, чего ждать от новых родственников. Он вообще слабо представлял, какие они — люди воспитавшие Мотю. Его самого растили в большом красивом доме, отправляли на все подряд кружки и строго спрашивали: «как успехи?». Мотя же рассказывала, что никогда даже не показывала дневник, что на кружки ходила «по желанию» и часто желания менялись, и что, в целом, детство считает счастливейшим из возможных.
Все это никак не срасталось с этой многоэтажкой, от которой веяло тоской и безысходностью. Они поднялись на седьмой этаж с языками на плечах.
Мотя толкнула рассохшуюся дверь тамбура, а потом остановилась перед квартирной. И замерла с рукой над кнопкой звонка.
— Ну?..
— Если испугаешься — беги!
Но на звонок Мотя так и не нажала. Дверь распахнулась, в тамбур вылетел мужчина в пальто и с криком:
— Школота с «ласточки» диски снимает!
Кинулся к лифту.
— Не работает! — еле успела подсказать Мотя, мужчина кивнул и сменил траекторию движения.
— Ласточка?..
— Его «Нива»…
— Может помочь?
— Не стоит, он с этой школотой «в отношениях». Они уже лет десять, как не школьники. Старая история.
— Ну здрасьте!
И в дверях показалось она!
Неожиданно, но мать Моти! Очень молодая, с длинными рыжими волосами, в черном вечернем платье в пол, с макияжем. Она не смотрелась неуместно, скорее просто впечатляюще.
